Сказание о Рокоссовском

После обеда, когда, закурив, расположились поудобней для беседы, Рокоссовский спросил:

— Знаете, Илья Григорьевич, какую вашу книгу я прочитал первой? Роман «Трест Д. Е.». Понравился. Запомнился. Было это где-то в Сибири лет двадцать назад. Выходит, мы с вами старые знакомые.

— Рад! Такие слова — лучший гонорар за работу писателя.

— А теперь расскажите мне о Москве. Как столица? Свободней вздохнула? 

...Входили и уходили заместители командарма, командиры частей, дежурные, а беседа Рокоссовского и Эренбурга продолжалась... Понимали: вряд ли скоро доведется им встретиться.

Редакционная «эмка» словно на ощупь пробиралась по прифронтовым еще зимним дорогам в Москву. Эренбург устало дремал, откинувшись на спинку. В полусне все вспоминалось ему лицо командующего армией, спокойные голубые глаза, слова простые, без наигрыша и позы, Рокоссовский ему понравился. Подумал: как хорошо, что в нашей армии есть такие военачальники! Умные, толковые, исполненные энергии, мужской непоколебимой отваги и твердой веры в победу. 

На одной остановке, когда шофер бегал разведать дорогу, Эренбург набросал несколько строк в своей записной книжке: «В Сухиничах я познакомился с генералом Рокоссовским. После битвы под Москвой его имя все выделяли, да и внешность у него привлекательная. Кажется, он самый учтивый генерал изо всех, которых я когда-либо встречал».

ОСКОЛОК

Сколько случайностей — счастливых и несчастливых — бывает в нашей повседневной жизни!

Еще больше их было на войне, где жизнь и смерть шли по полям битв рядом, можно сказать, в обнимку. Пуля, штык, мина, граната, бомба, артиллерийский снаряд миловали бойца на самой передней линии огня, в атаке, в рукопашной схватке, в разведке боем. А шальной, черт знает откуда прилетевший, осколок величиной с орешек поражал в самое сердце его товарища в дивизионном тылу, за десять километров от фронта.

Судьба! 

Много раз в ту осень и зиму смерть вплотную подходила к Рокоссовскому, заглядывала в глаза.

...Ехал в машине по ночной Вязьме и буквально натолкнулся на вражеский танк. В упор нацелено жерло орудия. Шофер не растерялся, в последнюю секунду рванул машину в ближайший проулок. Ушли.

...Ночной пеший переход под огнем врага. Поредевшую колонну он вел сам. Вокруг немцы. Каждая минута могла быть последней... Вывел!

...На шоссе в Новощапово попал под жестокий обстрел немецких танков. Вокруг рвались снаряды, вздымалась земля, резали воздух осколки, падали убитые и раненые. Остался невредимым.

...Однажды снаряд попал в машину со счетверенной пулеметной установкой, следовавшей за его автомобилем. Установку разнесло. Воющие осколки прорезали воздух над головой. Уцелел. 

Так изо дня в день. 

Вероятно, это и есть военное счастье.

И все же...

...День был праздничный — 8 Марта. Кто в такой день не вспоминал своих — пусть теперь и далеких — близких: мать, жену, сестер, дочерей!..

Рокоссовский вошел в дом, где разместился начальник штаба армии со своими помощниками. Был веселый, довольный. Дела идут отлично. Враг струсил, драпанул из Сухиничей, теперь ежится в лесах да оврагах вокруг города, а наш штаб вон как устроился. С комфортом.

— Как, товарищи, всех женщин поздравили с праздником? В военторге духи есть, конфеты и печенье. Учтите!

Сел за стол подписать приготовленные приказы. Взял ручку.

— Отвык я уже от стола. То палатка, то машина, то просто сосна. Теперь богато жить стали.

Неожиданно за окном разорвался снаряд. Видно, гитлеровцы не праздновали Международный женский день. Зазвенели стекла, полетели какие-то щепки, посыпалась на пол штукатурка. Взметнулась рыжая пыль...

Много людей было в штабе. Но никто не пострадал. Ни те, что стояли вокруг командарма, ни те, что были на улице.

Только Рокоссовского нашел осколок. Выпал так и не подписанный приказ из руки командарма. Вместе со стоном слетела с губ улыбка. Повалился на пол. Нарастающий глухой шум, казалось, наполнил комнату. Мартовское весеннее солнечное утро померкло. Губами, уже плохо повиновавшимися, проговорил, стараясь казаться бодрым:

— Ну, кажется, попало... 

Дыхание перехватывало, губы шевелились, но голоса уже не было, и он напрягал все силы, чтобы сдержать стоны. Стонать на виду у всех не хотелось...

Побелевшие, ошеломленные несчастьем, ударившим так неожиданно, начальник штаба Михаил Сергеевич Малинин и начальник артиллерии армии Василий Иванович Казаков бросились к командующему, перенесли на диван, осторожно сняли окровавленный китель. 

На беду, поблизости не оказалось военного врача —уехал на операцию. За ним немедленно послали, но когда-то привезут...

Кто-то подсказал:

— По соседству живет гражданский врач. Некто хирург Петров. Правда... оставался в городе при немцах...

— Позвать!