Сказание о руках Бога (СИ)

Армия приблизилась настолько, что стала видна: уродливые прямые или мешковатые куртки, перекрещенные боеприпасом, черные или пестрые шаровары, тупорылые башмаки, которые попирали цветущую землю Леса. Ритмичный бой барабанов и гудение дудок завладевали кровью, проникали в душу и сердце и казались мощнее всякого оружия — а оно тоже катило в арьергарде. В раскаленном алом полумраке было видно, как прислуга тащила нечто похожее на гигантскую многорядную свирель на колесах.

Странники вытянулись плечом к плечу и попытались выглядеть как могли бесстрашней — остро ощущая, что это всё, на что они сейчас способны. Арфист дотронулся рукой до эфеса, но от его шпаги было ровно столько же проку, сколько от сабли Камиля.

— Знаю я эту механику не понаслышке, — процедил сквозь зубы Барух, — со времен второй всемирной бойни. Тогда она была вроде бы на механической тяге.

Поверху запрыгали огненные зарницы, Роща наполнилась гулом, глумом м смрадом. Тусклые огоньки запорхали по вершинам.

— Неподатливы деревья, хоть это благо, — заметил Барух.

Варда поднялась с лежки, загораживая телом своего сына. Ослы и Ко давно уже сгрудились с обратной стороны ствола — ноги у них как-то сами собой развязались. В этот момент что-то звучно лопнуло на самом верху Дерева, и все морды, как по команде, задрались туда. Внезапно им стало ясно, что они, оказывается, ничуть не испугались, просто шум и треск не понравился, а когда угроза коcнулась самого их крова и шкуры, так вообще сделались храбрецами из храбрецов.

И вот, как оглашенный, заорал лихой ишак Хазар, вздев к пожарищу на верхних ветвях толстую морду и прядая ушами. Он орал вдохновенно и устрашающе, так что огонь и тот почти перестал от сотрясения воздухов, а когда ему было надобно перевести дух, тотчас включался дуэт Росинанта и Дюльдюль, двух непризнанных соловьев.

Солдатня дрогнула, замерла, но отступать пока не собиралась.

Вдруг откуда-то сбоку скользнула и стала в шеренгу Странников высокая, тонкая фигура с развевающимися волосами, и негромкий, с легчайшим оттенком юмора голос скомандовал:

— Что, герои, потерялись? А ведь самое время хватать подручный шанцевый материал и играть контрнаступление!

— Я забыл про свой посох, — удивленно сказал Биккху. — Вернее, не подумал о нем как об оружии.

Камиль вытащил саблю, как есть, в ножнах, смутно сообразив, что ее увесистость будет поценнее остроты. Майсара занес над головой ослиную погонялку. Арфист, покряхтывая и согнувшись в три погибели, почему-то стащил с хромой ноги сапог и грозно замахнулся голенищем. Но пришелец раньше их всех снял с себя опояску и, приговаривая:

— Кожа так себе, даже не спиртовая, зато пряжка из кованого железа со свинчаткой, — завертел над головой так, что причинился ветер.

Ряды противника попятились от него, откатились на опушку лощины — и рассеялись в той же пустоте, которая их породила. Трубчатые метатели громов и молний с перепугу стрельнули еще разок, но как-то несолидно.

— Полнейший афронт, — констатировал чужак. — Да иначе и быть не могло. Вся эта шушера — компьютерная графика и виртуальная реальность в виде этюда в багровых тонах — лопается, как мыльный пузырь, когда получает отпор от настоящей, а не поддельной действительности. Теперь уж в этом конкретном виде не сунутся: получили.

— Хорошая из тебя подмога вышла, незнакомец, — выдохнул из себя Майсара, опустив руку и слегка приосанившись. — Благодарим ото всего сердца.

— Да вы, собственно, без меня обошлись, — тихонько рассмеялся тот, надевая пояс обратно. — Мы, мастера, учим людей одному: тому, что они хотя и знают, да подзабыли. Вы бы вот-вот обнажили клинки, а это по сути то же, что сразиться. Сразиться же — значит одержать победу.

Одну ошибку вы только допустили с самого начала. Видимость нельзя принимать всерьез, если не хочешь, чтобы она тебя всерьез победила. Не так ли, Субхути?

— Ты знаешь моё имя?

— Разве ты не назвал себя тем, что поднял свой монашеский посох?

— И моё? — спросил Барух.

— Конечно. Ты ведь видел сон о нас обоих, ребе Агасфер.

— Я не люблю этой клички. Один борзописец ее препорядочно-таки опорочил в своем знаменитом бульварном романе.