Сказание о „Сибирякове”

До слуха доносились слова портовой команды: "Майнай!", "Вирай!" Моряки редко произносят правильно: "Майна!", "Вира!" В этом они видят особый, моряцкий шик. Погрузка, однако, шла медленно. Что-то не ладилось, люди работали будто в полудреме, устали, видно. К тому же груз был для них необычным, давно такого не возили - мирный груз, и, видимо, это в какой-то степени расхолаживало. Да и нелегко было разместить такое количество ящиков на маленьком пароходе.

Вахтенные офицеры ломали головы, как бы удобней это сделать. Но погрузка не клеилась. Поставили ящики, потом глядят, мешают они здесь. Снова перетаскивают с места на место. Матросы ворчали: уж больно много бестолковой работы. В родном городе стоят, а выбраться домой хоть на часок не удается.

Качарава и Элимелах возвратились из пароходства, где их ознакомили с задачей, которую придется выполнять "Сибирякову". Путь действительно предстоял далекий - на острове Уединения и мысе "Правда" нужно сменить полярников, затем идти в Диксон, там будет указан дальнейший маршрут.

Представитель Государственного Комитета Обороны в Архангельске Иван Дмитриевич Папанин подчеркнул важность задания: открытие новых полярных станций должно помочь судоходству в северных морях. Трудная выпала задача "Сибирякову", но почетная. Прощаясь, Папанин еще раз подчеркнул:

- С отправкой не медлить ни одного дня!

Увидев, как идет погрузка, Качарава расстроился, напустился на третьего помощника Павла Иванова, который нес вахту. Как на грех, прямо на глазах капитана одна площадка, груженная ящиками с продуктами, зацепилась за борт, и все посыпалось на палубу. Придавило ногу матросу. Капитан выговаривал Иванову, хотя и понимал, что тот не виноват в случившемся. Человек темпераментный, Качарава уже мог сдержать себя, нервничал. Но это можно было прочесть только на его лице, внешне он был спокоен: не кричал и не оскорблял подчиненного.

- Вахта идет из рук вон плохо, товарищ Иванов, - говорил он, - мне не хотелось бы делать вам этот выговор, но приходится. Неужели вы забыли о каргоплане[6]? Все у вас оказалось на правом борту.

Голос капитана звучал сухо.

Зелик Абрамович негромко, чтобы не слышали окружающие, сказал:

- Не горячись, Анатолий, этим делу не поможешь.

- Конечно, не поможешь, - в тон ему ответил Качарава с легким грузинским акцентом, который всегда появлялся, когда капитан был взволнован, - но ведь, сам понимаешь, время не ждет. Я не могу допустить, чтобы вахтенный офицер так работал. Выходит, ему доверять нельзя. А что ты предлагаешь? Может быть, мне следует похвалить его?

Элимелах улыбнулся своей мягкой улыбкой, которая всегда обезоруживала горячего, но глубоко сердечного и отходчивого южанина, и добавил;

- И все-таки, Анатолий Алексеевич, не стоит так горячиться. Люди устали. Тут нужно другое...

- Знаю, собрание созывать будешь, - пробормотал Качарава.

- Не язви, не язви, горячая твоя голова. Собрание, разумеется, можно созвать, да не речи людям нужны. Здесь нужно такое, чтобы сердца зажгло. Тогда ни приказывать, ни уговаривать не придется.

- Что ж ты придумал? - голос Качаравы зазвучал мягче.

- Разумеется, историю "Сибирякова" ты хорошо знаешь? Помнишь тридцать второй год?

- Ну, помню, знаменитый переход... Однако какое это имеет отношение к погрузке?

- Какое? - Элимелах прищурил глаза, в которых искрилась хитринка. Прямое, Анатолий. Помнишь сентябрь и аварию?

- Постой, постой, - вскричал Качарава, - кажется, я начинаю понимать! Да, да, тяжелый сентябрь, льды, авария. Это здорово! Об этом стоит рассказать экипажу. А кто расскажет?

- Разумеется, наш Дед, Бочурко. У него с пароходом вся жизнь связана.

После ужина всех пригласили в столовую. Было тесно, люди сидели по двое на одном стуле, стояли в проходе. Никто толком не знал, зачем собрали, но чувствовали: разговор пойдет серьезный. Удивляло одно: начальство - Качарава, Элимелах, Сулаков, Бочурко, Сараев, Кузнецов - не пошли за председательский стол, а заняли места в зале, вместе со всеми. С любопытством ожидали моряки, что будет.

- Может, Петро, ты ответишь, что, собрание будет или артисты приехали? сострил Иван Воробьев, обращаясь к Гайдо.

Тот пожал плечами. Наконец встал Элимелах. Он подождал, когда стихнет шум, и заговорил:

- Вот и собрались вместе, товарищи. И те, кто давно связал свою судьбу с "Сибиряковым", и те, кто ступил на его борт всего несколько дней тому назад. Мы знаем, экипаж парохода всегда был зачинателем славных дел. Наша обязанность - свято чтить замечательные традиции, умножать их. Не худо бы вспомнить сейчас о минувшем. Давайте-ка устроим сегодня вечер воспоминаний.

Никто еще не догадывался, куда клонит комиссар, а тот продолжал: