Сказание о „Сибирякове”

- Но зато у нас есть другое, - сказал Павловский и, сгибая в кулак толстые пальцы, начал перечислять: - Капитан свой, боцман, радисты, матросы, Иван Калянов - тот машину хорошо знает, за механика бы сошел.

- Тсс... - приложил палец к губам Сараев.

Он лежал перед открытой дверью кладовки и ясно видел, как к ней по коридору кралась чья-то фигура. Парторг узнал давешнего механика. Уверенный, что его не видят, он на цыпочках прошел вдоль стены почти к самой дверце и замер. "Вот-те на! - подумал Сараев. - Никак подслушивает? А притворялся, что по-русски всего два слова знает".

- Ну, что там? - спросил Качарава.,

Сараев громко раскашлялся и сказал:

- Ходит кто-то.

Норвежца как ветром сдуло.

- Эх, братцы, а ведь за нами шпионят. Сейчас норвежский "механикер", словно кошка, крался, и язык наш ему, видать, знаком.

- Тогда медлить нельзя, - решительно сказал Золотов. - Андрей Тихонович, выкладывайте свой план.

- Нас сегодня наверх выводили, на палубу, воздухом подышать. Так мы с Анатолием все прикинули. Двое наших должны снимать часового на мостике, а двое пойдут на корму и уберут второго. Это Шаршавин на себя взял. Я пойду к ихнему кубрику и дверь бревном припру. Бревно я уже на палубе приглядел. Ну, а потом, поскольку у нас будут два автомата, попробуем договориться с экипажем. Надо думать, народ у них разный, и хороший и плохой. Так что с оружием будет легче разговаривать. Ну, а дальше, как Анатолий Алексеевич скажет, так и будет.

- Если все удастся, судно поведем в Англию. Она близко. И, главное, нужно немедленно захватить радиорубку, чтобы в эфир ни одного сигнала.

- А если не удастся? - тихо спросил Золотов.

- Тогда погибнем в бою, как наши товарищи на "Сибирякове". Будем считать, что экипаж ледокола жив, что борьба с врагом продолжается, - сказал Сараев.

- Спасибо, комиссар, - тихо промолвил Качарава и, сделав над собой усилие, поднялся на ноги. - Тогда по местам! Захват корабля производим в эту ночь. О готовности доложить!

* * *

Мерно работают машины. Час, другой. Каждый думает свою думу, мечтает о свободе. Как назло, стихло море. Сейчас бы шторм, чтобы гремело и стонало все вокруг. А оно вдруг успокоилось. Не свое море, Норвежское. Наше не подвело бы в такую минуту, разгулялось бы вовсю.

- Что-то долго не идут, - сказал Качарава. - Как там у них? Прежнюю бы силу нам с тобой, Михаил. Задали бы сейчас перцу!

- Жди, жди, придут, Алексеич, - ответил Сараев и умолк, вслушиваясь в неровное дыхание корабля.

Еще час, а может, больше. По-прежнему все тихо. Истомилась душа в ожидании. Наконец по коридору тихие, но поспешные шаги. Проклятый этот "механикер", что ему здесь нужно? Прошел мимо. А вот снова шаги. Иван Тарбаев! Он заглянул в дверь и, едва сдерживая волнение, сказал:

-Сейчас начнется. Я пойду. За вами пришлем...

Сердце нещадно колотится, заглушая рокот машины. Минута!Две! Почему здесь опять этот "механикер"? Побежал вслед за Тарбаевым. Неужто сорвется? На палубе еле слышно прозвучала автоматная очередь. Качарава встал. Вверху по трапам и коридорам топочут ноги. Люди бегают, кричат, кого-то ищут. Сердце готово проломить грудь.

- Бегут сюда, это наши, - сказал Сараев. - За нами бегут!

Он приподнялся на руках. В машинное отделение ворвалось несколько гитлеровцев. Они что-то кричали, ругались. Потом со злобой захлопнули дверь каморки, где находились двое сибиряковцев. "Сорвалось! Все сорвалось!" обожгла мозг ужасная мысль. Качарава прислонился к стенке и с трудом опустился на матрац. Рана вновь дала себя знать.

Что же произошло на палубе? Убедившись, что на корабле все угомонились, Павловский дал команду Шаршавину отодвинуть щеколду. Снова в ход пошел перочинный нож, каким-то неведомым образом сохраняемый радистом вот уже почти два месяца. Никто не знал, где он его прячет. Это было единственное оружие сибиряковцев.

Анатолий ловко справился со своей задачей и бесшумно приоткрыл дверь. В тускло освещенном коридоре никого не было. Шаршавин разулся и, знаком призвав соблюдать тишину, добрался до трапа. Через несколько минут он спустился вниз.

- Можно!

Павловский послал Тарбаева в машинное отделение, а остальные гуськом начали подниматься вверх. Никто не встретился на пути. Боцман выглянул на палубу. Тишина. Ночь черная, непроглядная скрывала от глаз все. Судно шло без огней. Фашисты не зажигали их, опасаясь английских самолетов. Соломбалец постучал ладонью по плечу Шаршавина и пропустил его вперед, за радистом в темноту окунулся Скворцов.

По замыслу Павловского, в первую очередь снимался часовой на корме. Это сразу развязывало руки. Все ждали, чем кончится вылазка двух товарищей. Как всегда в такие минуты, время шло утомительно медленно.

И вдруг короткий вскрик, возня, автоматная очередь, и что-то упало за корму.

- Быстро назад, в твиндек! - вполголоса скомандовал Павловский. Дождавшись Шаршавина и Скворцова, он пропустил их, потом плотно прикрыл и задраил дверь на палубу.

И вот все были на месте. Боцман взглядом пересчитал людей и тихо проговорил: