Сказание о Старом Урале

– Сказывайте, чьи будете и како добро плавите?!

С воды ответили:

– Соль строгановскую с Кергедана на Русь подаем. А вы – не Ермаковы ли будете?

– Ермаковы и есть!

От берега отчалили две лодки. На стругах настороженно замолчали. Видимо, корабельщики не на шутку струхнули. Но с лодок им кричали:

– Не пужайтесь! С добром к вам плывем. На соль оскудели – отсыпьте самую малость.

С судов отвечали радостные голоса:

– Милости просим. У Строганова соли на всю Русь хватит! А на струге – я, кормчий Денис Кривой, за все в ответе.

На стругах и лодках уже стоял разноголосый галдеж...

– Слыхали? – спросил сотников Ермак. – Уже корабельщики о нас ведают. У Строганова неплохое житье нам будет. Мы сила, а он силу чтит, потому что сам не слабенек.

– Ты видал его, Тимофеич? – спросил Дементий.

– Да случилось раз. Сокол мужик...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На закате июньский день стал нестерпимо душным. С юга собирались грозовые тучи, как стада вздыбленных вороных коней.

Анюта закончила дневные хлопоты по дому. Напевая вполголоса, она прихорашивалась к приходу Семена Строганова.

Пошла вторая неделя, как он занят с Иванком Строевым устроением нового поселка: готовится жило для Ермаковой вольницы.

Навек осталась в памяти недавняя тихая, звездная ночь. В те часы Анюта отдала всю себя без остатка Семену Строганову. С тех пор жила будто в дурмане мечтаний. Став избранницей этого могущественного человека, она больше всего боялась потерять его любовь, не удержать ее. Только эта пугающая мысль и отравляла Анюте ощущение гордого счастья.

Застегивая серебряные крючки голубого сарафана, услышала в сенях чью-то легкую незнакомую поступь.

– Кто там?

Обернулась к двери, увидела Катерину Строганову. В руках кнут. Должно быть, сама лошадью правила. Гостья пробормотала недобро и негромко:

– Ишь вырядилась!

– Хозяина ожидаю трапезничать. С утра с Иванком в Заречье подался.

– Семену Строганову кошкой об ноги трешься?

Анюта прямо глянула в глаза Катерине, и не стало в ее взгляде обычного ласкового тепла.

– Всякому свое. Ты, как погляжу, не в пастухи ли пойти надумала?

– Говори, да не заговаривайся! Аль не соображаешь, кто перед тобой?

– Пужать пришла?

– Ну ты, девка! – выкрикнула Катерина, сжала губы и до щелок сощурила глаза.

– Голосок здесь у меня шибко не поднимай, – раздельно сказала Анюта. – Как бы визгом не обернулся от злобы.

– Молчи!

– Неужто и говорить не велишь? Может, зависть душит?

– Как посмела такую речь вести?

– Посмела. Аль не приметила, что в проходе в хозяйскую избу нет моей лежанки? В его постели мое место теперь. Что? Никак, побелела с лица? Сам меня позвал. Не глянется тебе, кем в этой избе Анютка обернулась? Ты и лицом куда меня басче. Да и умом не оскудела. Но понять должна, что хозяину молодость моя приглянулась.

– Полюбовницей стала?

– Молодость меня до него подняла. Может, завтра другая его от меня отнимет, но сейчас его жизнью, его силой живу и оттого впервые в жизни счастье познала. Не обессудь, сделай милость. Недосуг мне сейчас. На стол собирать пора. Хозяина жду. Он порядок любит.

Анюта принесла из кухни поднос с караваем хлеба, посудой и столовым ножом. Нарезала хлеба. Катерина пристально следила за каждым ее движением. Прошептала тихо, но явственно:

– Ну вот что: не бывать тебе Строгановой. Уразумела сие?

Анюта засмеялась.

– Нет, покамест не уразумела.

– Значит, пора тебя уму-разуму поучить!

– Неужели кнутом учить пришла? Упреждаю: не вздумай руку на меня поднять! – Анюта положила каравай на стол, а нож держала в руке. – Как хлестнешь, так и жить перестанешь.

– До тех пор хлестать буду, пока из строгановской избы не сгоню!

– Тогда повидаешь, как за себя стоять умею. Обучилась, слава те, господи, в строгановских вотчинах.

За окошком кто-то громко позвал Анюту. Она подошла к окну, и в эту минуту Катерина с размаху ударила ее кнутом. Молодая женщина чуть дрогнула, но не вскрикнула, не выдала резкой боли. Только спросила удивленно и спокойно:

– Хлестнула? Помолись теперь!

Катерина попятилась, размахивая кнутом.

– Кинь нож!

Анюта неотвратимо наступала на противницу.

– Нож кинь, говорю!

Обе оцепенели от голоса Семена Строганова:

– Опомнись, Анюта!

Нож выпал из женской руки. Задыхаясь от волнения, она еле смогла выговорить:

– Хлестнула! За то, что меня себе взял... – Анюта внезапно метнулась, выхватила у Катерины кнут, швырнула в окно. – Не вольна меня в твоем доме хлестать.

– Не плачь, Анюта. Утри слезы да накинь опашень. Пимена-старосту позови: пусть тотчас в монастырь сходит и скажет Трифону Вятскому, мол, боярин Макарий Голованов преставился.

Анюта испуганно смотрела на хозяина.

– Поторопись, родная... Говорили с ним о Сибири. Вдруг замолчал... Гляжу, уже не дышит!

Анюта выбежала из избы. Семен грузно опустился на скамью.

Катерина положила ему руку на плечо.

– Кому же теперь у нас воеводой быть?

Семен поднял на Катерину глаза и резко сказал:

– Уйди из избы. Кнут под окном подбери. И боле порога сего не переступай.