Сказание о Старом Урале

Окна в избе – длинные, узкие и высокие, как в новгородской Софии. С потолка, на крючьях, свешиваются связки бобровых и собольих шкурок, самых драгоценных.

За столом посреди избы могла бы сесть княжеская дружина разом. Дубовая столешница покоится на бревенчатых ножках – подставках, иначе провалилась бы гора серебряной посуды, что высится под самый потолок на столе – ковши, серебряные кубки, братины и винные чаши. Их тоже покрыла пыль – видно, хозяин давненько не пировал здесь с гостями.

Но в готовности стоят лавки под красным аксамитом, отороченным золотой бахромой. Да еще два высоких кресла замысловатой резной работы чуть отставлены поодаль: на одном тигровая шкура, подарок индийских купцов. Этим креслом никто, кроме хозяина, не пользуется.

Живет он в избе не один. На печи – место любимого рыжего кота по кличке Боярин. Под печью издавна угнездилась ручная лиса-огневка, Патрикеевна. В углу, у подножья вогульских идолов, без устали снуют ежи – охотники на мышей. Среди диковин, разложенных на полках и по верхам шкафов, кочуют ручные белки, а сколько их развелось и где порой скрываются, – хозяин и сам не ведает.

Сыновья же хозяйские не знают того, сколько скрыто отцом в домовых тайниках золота, драгоценностей, каменьев дорогих и где тайники заложены. Разумели про себя, что под полом, ибо случалось видеть, как отец ночами выносил из избы землю и рассыпал ее у комлей кедров.

На столе, у серебряной горы, светильник-восьмисвечник из сохатиного рога: в каждом отростке продолблена выемка и вставлена туда толстая восковая свеча...

Одна из свечей, как заведено уже лет шесть, ночью зажжена – хозяин не мог заснуть без света. Стал бояться темноты с тех пор, как метким выстрелом подбил стрелой горного орла. В ту же ночь увидел во сне, что убитый орел выклевал ему сердце, и стала его помучивать странная мысль, как дожить жизнь без сердца: ведь шестой год нет в груди настоящего стука, так, трепыханье какое-то...

Разбудила Иоаникия Строганова гроза с таким дождем, будто обрушилась на крышу лавина из мелких камешков.

Лежал старый хозяин Камы с открытыми глазами, следил, как в окнах возникают зеленые всполохи молний. Вслушивался в шумы грозы, в тишину избы. Когда стихал гром, внятно капала из рукомоя в бадью вода и, пофыркивая, перебегали ежи.

Он встал в холщовом исподнем, подошел босой к столу и от огонька горевшей свечи запалил еще три. Стало посветлее.

На печи встрепенулся кот Боярин, а у самой двери, в закутке за шкафом, зашевелилась еще одна обитательница избы, самая сиротливая и запуганная – крестьянская девочка Анютка. Иоаникий взял ее в услужение недавно – мужским слугам он не доверял, взрослые женщины его раздражали, а маленькую Анютку он и за человека-то не считал: ее присутствие тяготило его не больше, чем возня белок на полках.

Услышав шорох в Анюткином закутке, хозяин заглянул за шкаф. Разбуженная ударом грома, Анютка увидела вдруг перед собой хозяина и тихонько ахнула. Тотчас приподнялась, зашептала что-то, но в шуме дождя старик ничего не разобрал.

– Напугал тебя, кажись?

– Испужалась со сна... Неужто занемогли? Может, квасу подать?

– Спи. Гроза на воле. Она и меня пробудила. Ночь еще. Экая ты тревожная на сон! Другую дубьем не растолкаешь, а ты, почитай, от погляда пробудилась. Далеко еще до утра. Спи!

Строганов вернулся к постели, стал обуваться, да так и замер, любуясь долгими вспышками ослепительных молний. Потом в парчовом халате на собольем меху стал шагать по избе. Заметил, что в большой лампаде огонек мигает, снял с фитилька нагар. Раскрыл Евангелие, но вместо чтения преклонил колени на подушке перед аналоем, стал класть поклоны; подниматься помогал себе посохом. Рукоять этого посоха в золоте и крупных каменьях – одарил им Иоаникия Московский и всея Руси царь Иван Васильевич, когда на орловском урочище встал над Камой городок-крепость Кергедан.

Любил Строганов игру лампад и свечей в гранях драгоценных камней на иконах, посохе, кубках. Оживали камни в этом свете, будто и не камни они, а капельки жаркой крови – того гляди скатятся на ковер, пропитают мягкую ткань, прожгут ее...

В свете лампад строже, краше становится и само старческое лицо. Иоаникий Строганов еще при жизни стал легендарен. Кто не слышал о нем в крае Перми Великой да и по всей Московской Руси?

Ложатся отблески грозовых вспышек на лицо гостя купеческого с берегов Вычегды, унаследовавшего в молодости дедовские варницы в Сольвычегодске и по торговым, пушным делам подавшегося в край камский, чтобы через годы прослыть в людской молве Аникой Камским.

Тридцать пять лет назад прибыл он в Чердынь поглядеть на тамошний торг мягкой рухлядью. Раз навсегда опалилось его сознание всем тем, что увидел тут, и не позволила ему купеческая сметка покинуть места, где затраченная копейка приносила рубль дохода.