Старец Паисий всех учил, всех утешал, всем с отеческою любовью наказывал не разрушать общежития, иметь совершенное послушание и смирение, отсекать свою волю, и внушал, чтобы все повиновались един другому, и почитали един другого земным поклоном, чтобы всякий имел ступание кротко, руце согбенне к персям, главу наклоненну, очи потуплены в землю, сердце горе к Богу, а ум в беспрестанной Иисусовой молитве; и чтобы во всех была любовь нелицемерная. А наипаче старался во всяком посеять и углубить божественное семя, сердечное делание, умную и беспрестанную молитву Иисусову. И была тогда Нямецкая обитель яко рай, Богом насажденный: все во единомыслии и любви работали Господу своему; было совершенное общежитие и любовь во всех, и была во всех яко единая душа; всяк проходил свое послушание со смирением, без роптания, все с любовью взирали на пастыря своего и предводителя, и утешались его лицезрением и беседою, и его святолепными сединами: ибо он всем был образ и пример своею смиренною жизнью. Но сколько он был смирен и кроток, столько был и строг: за малое какое-либо бесчиние строго взыскивал. В одно время шел по монастырю один послушник, и неблагочинно руками размахивал, и очами семо и овамо озирался. Старец смотрел в окно, и посторонних спросил: «Какого духовника этот послушник?» Они ему сказали. Он же призвал духовника, и сделал ему строгий выговор, и сказал: «Так ли ты наставляешь учеников своих? Они бесчинствуют и соблазняют братию. Монах должен быть во всем монах: ступание кротко, руце к персям, очи в землю, главу наклонну, каждому встречающемуся делать поклонение, иеромонаху или монаху – до земли, равному себе – в пояс. Ты скажешь, что он еще не монах; но кто живет в монастыре, пострижен ли или не пострижен, все должны наблюдать монашество, и брать со старших пример. За это обоим вам с учеником даю канон – три дня в трапезе творить поклоны, да и прочие накажутся не делать бесчинства». Еще он строго наблюдал, чтобы крестились правильно: кто неистово, или с небрежением, изображал крестное знамение на лице своем, того весьма строго наказывал, и всегда говаривал: «Кто неистово изображает крестное знамение, того маханию беси радуются». Такожде наблюдал великое благочиние и в церкви: всегда сам обходил всю братию, чтобы все стояли чинно, со страхом и трепетом, и наблюдали все поклоны, а наипаче на клиросах и за чтецами, чтобы ни единаго поклона не опустили: на Святый Боже,
на приидите поклонимся и на аллилуиа. И весь чин и устав и напевы содержал Святыя Горы Афонския. Табак строго запрещал употреблять; а кто не исправлялся, того из монастыря выгонял. Ересей и расколов столько опасался, что всех обращающихся, как от раскола, так и от западных латинских ересей, крестил, что́ и до ныне содержит молдавская Церковь. Явную он показал ревность по благочестию тем, что когда он жил с братиею в монастыре Драгомирне, и после военных времен отошел его монастырь вместе с Буковиною под австрийское владение, то он оставил монастырь свой со всеми богатствами, движимыми и недвижимыми, и перешел в Молдавию, и сказал своей братии: «Отцы и братия, кто хощет послушать и последовать своему старцу, грешному Паисию, тот да грядет со мною, а оставаться в Драгомирне благословения никому не даю: ибо в еретическом дворе жить, ересей убежать не возможно. Папа Римский яко лев рыщет и по другим царствам, и ищет кого, поглотити; не даст покою и в турецком царстве, и всегда смущает и оскорбляет Святую Восточную Церковь, а кольми паче в австрийском владении он живых поглотит». И тако со всем своим стадом ушел в Молдавию. Молдавский Господарь, видя его ревность по благочестию, дал ему вместо одного два монастыря: 1-й – Секул во имя Иоанна Предтечи, а потом и Нямец во имя Вознесения Господня. Старец Паисий всегда поучал братию блюстися ересей и расколов, во всем повиноваться святейшим Восточным Вселенским Патриархам, и почитать ревнителей по благочестию: святейшего Фотия Патриарха Константинопольского и блаженного Марка митрополита Ефесского, подвизавшихся против папы Римского. Но я не много наслаждался его медоточного учения, только два года; и не сподобился постричься от него в полное монашество, а сделан от него только рясофорным. Потом все вдруг приуныли и заскорбели, услышавши, что старец болен; все сделалось мрачно и печально. Вскоре всем дана была повестка, чтобы все были к Литургии. И все слетелись, яко орлы, так что не могла вместить церковь. Вот идет и старец, поддерживаемый двумя духовниками. Все братия возрадовались, увидавши его святолепные седины, и все поклонились ему до земли; он же прошел прямо в алтарь, и во время причастия приступил к Божественней трапезе, и причастился Святых Таин Тела и Крови Христовой. По Литургии встал на свою кафедру, и всем повелел подходить под благословение: со всеми простился, и пошел в келию свою, и уже никого более к себе не принимал. Чрез мало дней услыхали плачевную весть, что скончался старец. Послышались плач и рыдание братий, яко лишились своего старца, отца и наставника. После трех дней похоронили его в соборной церкви Вознесения Господня, и остались сиротами. Потом по совету всей братии избрали другого начальника, единого от учеников его, духовника Софрония, который постриг меня в мантию. Года через два начали изменяться отца Паисия общежительные уставы и правила, и от того сделалось в монастыре смущение, чрез что наших русских семьдесят человек ушли в Россию; в числе их был знаменитый старец отец Феодор, о котором я слышал, что он претерпел много скорбей, и скончался в монастыре Александра Свирского.