Сказание о Железном Волке

— Главное, по-моему, знаешь что?.. Настоящие зубные врачи не могли сделать начальнику лагеря железные зубы, а Урусбий взял и сделал!

— Зубы? — не поверил я, когда услышал в первый раз. — Зубы — кузнец?!

Но дедушка Хаджекыз меня не понял.

— А кто, по-твоему, кует железные зубы?.. — спросил строго. — Разве это — дело плотника, ы?

Младший из братьев Юсуфоковых, Даут, тоже родился в Шиблокохабле, но укатил в Екатеринодар еще задолго до войны. Ездил оттуда учиться на какие-то курсы в Ростов, стал, говорят, большим начальником, таким большим, что ему не надо было, подобно Урусбию, ковать себе «бронь» — в армию его и так не взяли. Отсюда его привычка: все ожидать, что вот-вот придет за ним машина.

Сперва у него умерла жена, потом он сильно заболел сам, очень долго лежал по всяким больницам, пока Урусбий не поехал и не забрал его снова в Шиблокохабль. Квартиру в Екатеринодаре Даут детям оставил, оставил там все. Единственное, что он взял с собой в Шиблокохабль, так это начальственную привычку машину выглядывать… Куда тут в ауле и зачем на ней ездить?

Из-за этой городской привычки над ним, конечно, давно посмеивались, многие так и считали, что Даут просто не в себе, как говорится, чтобы не сказать больше. Но когда я однажды спросил о нем у дедушки Хаджекыза, он заговорил таким тоном, словно просил меня о чем-то для него очень важном: «Я не знаю, мальчик, чего хочет от Даута Аллах, но я верю, что от нас он ждет, чтобы мы над Даутом не смеялись… Ты это запомнишь, Сэт?..»

«Ты это запомнишь» — говорят у нас, когда хотят подчеркнуть важность какого-либо сообщения или необходимость непременно знать что-то, что знают все: разве можно не знать, например, что ласточки носятся низко над землей перед дождем?.. Я очень хорошо помню, как дедушка, говоря о приметах, всякий раз подчеркивал: учти на всю жизнь, никогда не забывай…

Я думал, он и тут что-то такое сообщил, что я должен буду запомнить, но дедушка только задумчиво произнес: «Даут обмолотил свою старую скирду!..» У Даута ничего больше не осталось вереди. Никаких запасов. И никакой надежды. Все — в прошлом. Проще говоря: Даут — неудачник.

Мы жили в одном квартале с Юсуфоковыми, и я, когда шел, бывало, из школы, останавливался на углу, откуда мне хорошо было видно и лавочку под навесом из шифера возле нашего забора, на которой уже сидели друзья дедушки Хаджекыза, и штабеля кирпича, которые возвышались перед двором Юсуфоковых в проулке слева… Кирпич лежал там сколько я себя помню: говорили, его купил Даут, чтобы построить себе небольшой дом на той половине двора, которую отдал ему Урусбий. Но кирпич все лежал и лежал, менялся лишь иссушенный солнцем, оборванный ветром толь на нем сверху и по краям, а Даут все жил и жил в доме у брата…

На углу я обычно начинал приплясывать и размахивать портфелем: мол, видите?.. Вот он я!.. И отсюда мне очень хорошо глядеть во все стороны, и я прекрасно вижу, что делается около двора Юсуфоковых!

Потом я подходил к скамейке, на которой они сидели, со всеми здоровался и говорил: «Я смотрел, Даут, вашей машины нет еще!..»

Он всегда как-то жалко переминался и молча опускал голову, и тогда дедушка Хаджекыз говорил вместо него:

— Что тебе стоит, мальчишка, добежать до угла?.. Посмотри еще раз! Внимательно посмотри!

Иногда мне хотелось побеситься, а может, отомстить Дауту за эти мои бесконечные возвращения на угол, возвращения неизвестно зачем. И я, дойдя до угла, сперва делал вид, что тщательно всматриваюсь во что-то, а потом удивленно вскидывался и начинал на виду у них красться: да, что-то, мол, там такое я заметил… Теперь-то мне, конечно, за это немножко стыдно, но что делать: что было, то было, как говорится…

Но с каким нетерпением всякий раз поджидал Даут Юсуфоков моего возвращения!

Плохо быть большим начальником, плохо!.. Куда счастливее те, кому нечего терять! Но если Аллах хочет, чтобы над Даутом не смеялись… Если этого хочет мой дедушка Хаджекыз?

Ну, и последний из самых старших за нашим столом — Рамазан Куков… Помню, как он буквально потряс меня, когда однажды вечером на скамейке у нашего забора негромко сказал в разговоре со стариками:

— Один умный человек из Майкопа говорит: в старое время русские пожгли наши аулы и сколько наших прогнали за море!.. Они разорили Адыгею… И пусть теперь хорошенько поработают, да, а мы должны набраться сил. Он говорит, даже лозунг такой есть: никто не забыт, ничто не забыто. И надо хорошенько всем отъедаться, пока есть такая возможность…

Это было уже в десятом, осенью, я как раз листья сгребал около двора, чтобы их сжечь, но тут замер с граблями: ну, дела!.. Ничего себе. Что ж ему старики на это скажут? «Ты что, Рамазан?.. Разве забыл, что мы — интернационалисты?.. Что русские — это наши старшие братья, ым?!»

Но вместо этого я услышал другое:

— Что ты тут шуршишь, как мышь… Не даешь старшим поговорить. А ну-ка, иди во двор, мальчишка!

И Хаджекыз приподнял с кизиловой палки правую руку и сделал пальцами примерно такой жест: а ну, мол, — кыш отсюда!..