Сказание об Агапито Роблесе

– О, деревья! О, травы! О, цветы! Все, что растет, увядает. Таков всеобщий удел. Не надо сетовать. Вас по крайней мере никто не выгонит, когда вы состаритесь. Мать говорила мне, чтоб не ходила в Янауанку. «Зачем тебе идти туда, Аньяда? Здесь – свет, деревья, чистая вода. Звезды, что светят тебе в радости. Что тебе еще надо?» Я была молодая, я была глупая, я была красивая. Твои глаза, Куцый, видят мою старость. Ты не поверишь, что из-за меня парни резались на ножах. Даже господа поднимались к нам в Янакочу и пели мне серенады. Я все бросила, поверила его лживой улыбке, пошла за ним… Зачем помнить все это, когда тьма навеки пала на мои очи. О, старость, жалкая старость! Я видела, как дрожит ложка с даровой похлебкой в руке, которая прежде с корнем вырывала деревья; видела, как подгибаются от слабости ноги, не в силах пересечь двор, а прежде эти ноги бегали так, что обгоняли ретивого коня. Желанной была моя плоть. Дрались за меня храбрецы. Гроза жандармов Пио Мариано пел мне такую песню:

Тунгу, тунгу, тунгу,
Тунгу, тунгу, светлая голубка.
Тунгу, тунгу, что с тобою?
Тунгу, тебе очень больно?
Тунгу, расскажи, что с тобою.

Предатели отравили его. Счастливец! Он не познал беспомощности, милостыни, одиночества, унижения, всех тех яств, которыми досыта кормят старых людей. Чую – идет тишь, чую – идет черная тень, чую – идет смерть! Супайпагуагуа – сын дьявола, – зовут тебя Ильдефонсо. Неверно это. Есть в твоем сердце доброе зерно. Так говорит Аньяда, повелительница ночи. – Старуха подняла голову к небесам. – О, солнце, отныне мы враги с тобою!

– Куда тебя отвести, мамаша? – спросил перепуганный Куцый. Он, как и все остальные слуги, собравшиеся во дворе, не узнавал Аньяду – сорок лет терпела, сорок лет молчала, и вот смотри ты, как заговорила, соловьем разливается, а понять – не поймешь.

– В Янакоче, на родине, тебя примут, мамаша. Я тебя туда провожу? – спросил Куцый, сглатывая застрявший в горле комок.

– Не нужен ты мне! Никто мне не нужен! Аньяда теперь одна. Мать мне говорила: «От света к тьме ты уходишь, Аньяда». Так и сбылось!

Испуганные слуги видели-, как слепая пересекла все три двора и вышла на улицу. Десять лет не была она в Янауанке, но ноги ее все помнили, все видели лучше, чем глаза. Уверенно перешла Аньяда через площадь, спустилась туда, где прежде текла река Чаупиуаранга. Куцый и другие шли за ней до самой пристани. Будто зрячая, подошла Аньяда к лодке, что качалась на неспокойных волнах, села. Только тут все заметили кроликов. Покинув подвал огромной кухни, сотни кроликов длинной чередой тянулись вслед за страшной, величественной старухой.

– Что ж нам теперь делать? – воскликнула Эуфемия, вторая кухарка. – А вдруг доктор потребует кролика в пикантном соусе?

– Дерьма ему вместо кролика! – воскликнул Куцый и разрыдался.

– Из тьмы я вышла и во тьму возвращаюсь. Нет больше света. Одна теперь Аньяда. Уйдите от меня!

Они не посмели ослушаться. Слепая села на весла. Как удалось ей пересечь озеро, как добралась она до Янакочи? Известно лишь одно: около полуночи Аньяда вошла в дом выборного Роблеса. Откуда она знала, что это его дом? Агапито, изумленный, отворил двери.

– Приюти бездомную, выборный! – крикнула она.

Агапито поцеловал ей руку.

– Родина с любовью принимает тебя, донья Аньяда.

– Выжали меня, высосали, а кожуру выбросили! Приюти несчастную!

– Поешь-ка картошечки, – отвечал Роблес и подвинул к ней тарелку с картошкой, оставшейся от ужина.

Той же ночью Агапито назначил донье Аньяде для житья заброшенный дом. Наутро плотник Сиприано Гуадалупе с помощниками начали приводить дом в порядок. Собралась община, выделили донье Аньяде участок земли, решили сажать по пять мешков картофеля в год. «Я отплачу, буду ткать», – сказала старуха. Альгвасилы подумали, что она заговаривается, однако через несколько недель слепая прислала пакет. Кончилось бурное собрание, на котором решали, выгонять или нет из общины неисправимых скотокрадов братьев Хулка. Развязали пакет – больше из жалости, чем из любопытства. И все увидели первое пончо, сотканное доньей Аньядой для выборного в знак благодарности. Обычно пончо украшают цветы, бабочки или птицы, но другое выткала донья Аньяда: яростные толпы шагали по долинам и горам, шли через степи к огромной реке, тонули в ее волнах.

Директор школы Венто присмотрелся внимательно к пончо.

– Мне кажется, это река Мантаро.

– Не может быть. Донья Аньяда никогда в жизни не выезжала из наших мест.

И все же это была река Мантаро. Много лет прошло, и люди поняли – ошиблась слепая донья Аньяда: хотела изобразить на своих пончо победы и поражения прошлых времен, а наместо того получились будущие победы и поражения. Через месяц прислала донья Аньяда зеленое пончо, и члены общины приняли его. Не заметили они, что зеленая ткань дышит изменой, не обратили внимания на лицо, вытканное на ней. Много позже человек этот оказался предателем, и по его вине не удалось перейти реку Мантаро.