Сказание об Эйнаре Сыне Войны (СИ)

Когда спустя некоторое время хряк-берсерки оказались достаточно далеко в голом, унылом поле на берегу серого моря под вечно свинцовым, низким симскарским небом, Эйнар Сын Войны, тяжело вздохнув, ссутулился, пошатнулся и приложил к раскалывающейся от боли голове ладонь. Он медленно повернулся на нетвердых ногах и едва не упал от неожиданности, встретившись с десятком пар глаз селян, подкравшихся к нему почти в упор.

— Эй, народ, — поднял руки Эйнар в примирительном жесте, — ну да, опоздал. Согласен, виноват, нехорошо получилось. Ну, перебрал слегка вчера, с кем не бывает-то, а? Так ведь закончилось-то все хорошо, нет? — неуклюже улыбнулся он.

Селяне молча обступили его, беря в кольцо. Сын Войны занервничал. Он был полубогом, совершил Семь Великих подвигов, не боялся целых армий, сражался с великанами, дергал за хвост драконов, гонял троллей из-под мостов и умудрился перепить гномьего короля — это же всем известно. Именно поэтому Эйнар чувствовал себя неуютно среди мрачных, чем-то недовольных селян. Особенно когда в силу издержек производства от спасаемой деревни мало что остается. Не станешь же их бить, если даже придется. Об этом тоже станет сразу известно. Да и не был бы Эйнар Эйнаром, если бы имел привычку драться с тем, кто слабее.

— Слушайте, народ, — нервно пробормотал он, понимая, что кольцо селян сжалось до неприличия плотно, — пока вы не начали хаять меня за дело, давайте, что ли…

— Сын Войны! — всхлипнул старый Снорри, не выдержав первым, и бросился Эйнару на шею, заливая ему грудь старческими слезами. Эйнар состроил предельно глупую и растерянную физиономию, закатывая глаза, и неловко обнял старика, похлопывая его по спине.

— Сын Войны! Сын Войны! — благоговейно зашумели остальные, пытаясь урвать хоть кусочек свободного геройского тела для себя. Самым хитрым оказался малолетний Ари, в одиночку оккупировавший целую геройскую ногу.

Эйнар тоскливо вздохнул. Лучше б в морду дали, подумалось ему. Но ведь сам во всем виноват.

***

У стены ветхого сарая на окраине Рыбачьей Отмели стоял Старик в длинном балахоне, с высоким посохом в руке. Старик явно был таинственным и совершенно непонятным типом, с лицом, которое, как и положено всем таинственным и совершенно непонятным типам, скрывала тень накинутого на голову капюшона. Он спокойно наблюдал за трогательной сценой благодарности, попутно размышляя о чем-то таинственном и совершенно непонятном. Вдруг рядом с ним заклубился серый дымок, складываясь в невысокую тоненькую женскую фигурку. Через пару мгновений серый дымок преобразился маленькую, худенькую черноволосую девушку в траурных одеждах, с худеньким бледным личиком и большими печальными черными глазами. Она перекинулась со Стариком таинственным взглядом. Старик утвердительно кивнул. Девушка грустно улыбнулась и снова растаяла дымком, а Старик так и остался стоять.

Он не ушел, даже когда мимо победоносно прошествовал Эйнар Сын Войны, окруженный шумной толпой обитателей Рыбачьей Отмели. На Старика никто не обратил внимания. Люди не любят обращать на него внимания. Такое часто бывает с чем-то, что всегда рядом, что привычно и не заслуживает лишнего взгляда. Единственным, кто мог бы заметить Старика, был Эйнар, однако тот был слишком занят. Старик не обижался на него. Он был слишком старым, чтобы обижаться из-за подобных мелочей.

Глава 2

В Рыбачьей Отмели жили простые люди и вели простую жизнь. Овцы, рыбная ловля, тяжелая работа на скупой симскарской земле, рожающей мучительно и непостоянно, — вот и все, что их, в общем-то, заботило. Они не размышляли о политике, им было совершенно плевать на танов, хэрсиров, ярлов и конунгов, они даже толком не знали, есть ли у них свой собственный ярл. Да, когда-то они платили кому-то там дань, но как пришли хряк-берсерки, ни один ярлов сборщик здесь не появлялся. Они не размышляли о богах, чего о них вообще размышлять? Они есть, есть взаимные обязательства, надо только их соблюдать, тогда никто не останется в обиде. Они не размышляли о смерти и не боялись ее. Она безжалостна и несправедлива, но она в порядке вещей, так чего делать из этого трагедию? И совсем уж местные не размышляли о названиях, а на тех, кто выдумывал для себя мудреные, непроизносимые имена, смотрели как на не вполне здоровых. К чему сложности? «Море» для моря — отличное название. И «Лес» для леса тоже. В море водится рыба, у моря есть берег? Значит, это Рыбий Берег. Тут мельче, чем вон там, живут рыбаки здесь, а не там? Значит, Рыбачьей Отмелью и назвались. Все просто. А все эти Ригнборги, Винденборги, Вальлайсингены — это от безделья. Живут там лодыри, заняться им нечем, вот и выдумывают всякое.