Сказание об Эйнаре Сыне Войны (СИ)

К примеру, ничего необычного, когда где-нибудь на Эвлоге разгорится очередная война, которая затянется на пару десятков лет, унесет тысячи жизней, сотрет пару значимых торгово-ремесленных центров, угробит какого-нибудь тамошнего героя с проблемными ногами, а победитель вместо того чтобы благополучно вернуться домой короткой дорогой, спьяну повернет не там и найдет себе приключений, описание которых можно растянуть на десяток увесистых томов. Никто не удивится, если такая война разгорится из-за женщины, ведь все войны начинаются из-за женщин. А даже если из-за мужчины — тоже ничего удивительного, на Эвлоге и не такое в порядке вещей. Но кто поверит, что истинной причиной такой войны может послужить одна особо говорливая антропоморфная свинья, которую где-то на задворках Симскары запустил в небо полубог, страдавший в тот момент тяжким похмельем и приступом благородства? Вот уж и вправду насмешка Судьбы. А может, нет? Может, все просто так случайно совпало?

Совпало, что на одном из облаков — той самой белоснежной небесной пушинке весом в среднем около семи тонн — в то самое утро засел крылатый голозадый карапуз с луком — один из многочисленных работников Аусты, Матери Любви, весьма капризной, взбалмошной и, если задуматься, не самой приятной родственницы Эйнара Сына Войны. Карапуз этот, проведя в засаде много часов, наконец-то улучил момент, чтобы как следует прицелиться в сердце одного эвлогского царя, устроившего грандиозный банкет по случаю выгодного бракосочетания с дочерью особо надоедливого, неугомонного соседа (Мать Любовь терпеть не могла, когда какой-нибудь наглый смертный, пусть даже царь, осмеливается оскорблять ее особу прагматизмом, политической дальновидностью и рациональным мышлением, поэтому карала неугодных своей излюбленной пыткой всякого рода трагически-романтическими геометрическими фигурами). И вот, по случайному стечению обстоятельств, когда суровый царь обменивался дежурными любезностями с белокурой куколкой-царицей, женой своего верного и особо ревнивого союзника, Скарв Черноногий прошил своей бронированной головой именно то самое облако и именно в тот самый момент, когда добросовестный труженик любовного цеха готовился пустить стрелу. Естественно, от такой неожиданности прицел карапуза сбился, и стрела вместо грозного царя угодила в сердце юного царевича, совершенно случайно проходившего мимо. Царевич, между прочим, замечательно проводил время, был уже изрядно пьян и присматривал себе пару царевен мелкого калибра для приватных бесед и чтения поэм под одеялом, как вдруг осознал, что жизнь его была пуста. Она не имела никакого смысла до этого самого момента, когда он увидел пару захватывающих дух, больших, нежных, рвущих тогу гру… глазок, голубых глазок на невинном кукольном личике обворожительной царицы, доставшейся по прихоти Судьбы не ему, а какому-то отставному ветерану сексуальных баталий, который с трудом осилит хотя бы треть полуночного эпоса. И так уж совпало, что в невинных глазках царицы разгорался жадный огонь голодной волчицы каждый раз при виде юного, атлетически сложенного мужского тела и буйных кудрей, а ее сердечко трепетало в плену бурно вздымающейся груди при чарующих звуках поэзии. Везет же кому-то, правда?

Карапуз сперва испугался, потом разозлился, затопал ножками, грозя усвистевшему ввысь режущему облака, визжащему снаряду особо злокозненного действия, но взял себя в руки, выхватил из колчана вторую стрелу и снова прицелился в непокорного царя…

Вот только Скарв Черноногий уже достиг пределов небосвода, на который опирались могучие корни Древа Хаттфъяля. По стечению обстоятельств, он врезался как раз в тот момент и именно в тот самый корень, который обнюхивал и на который намеревался совершить коварное мокрое дело Радсель. От вибрации и металлического звона, вызванных столкновением бронированной головы и древесины, трусливый волк в ужасе подскочил и, противно скуля, умчался прочь, поджав хвост, чем несказанно расстроил Баратана Отца Битвы, которому сегодня выпала очередь дежурить у Древа Хаттфъяля. Бог сражений и воинской доблести выскочил из укрытия, неистово заревел, извергая бурный поток красноречивых эпитетов, сравнений и гипербол, которые ни один уважаемый поэт не использует, когда воспевает героев в пылу битвы, а потом начал яростно грызть лезвие скучавшего без дела Блондеринга. Тут-то Баратан и заметил того, по чьей вине он остался сегодня без долгожданного веселья. Но Скарв Черноногий, тоскливо хрюкнув, уже отпружинил от корня и отправился обратно на грешную землю. По той же самой траектории. И пронзил то же самое облако, только сверху вниз. По стечению обстоятельств, в тот же момент, когда карапуз почти спустил тетиву. Да еще и Отец Битвы, импульсивный бог, яростный, не отличавшийся сдержанностью и подверженный неукротимым вспышкам бешенства, в гневе метнул Блондеринг вслед обнаглевшей свинье…