Сказание об Эйнаре Сыне Войны (СИ)

— Что ж, — сказала она, — если ты проделал такой долгий путь, чтобы порадовать кого-то своим пением и музыкой, — не расстраивайся из-за того, что порадуются другие, а не тот, на кого ты надеялся. Зачем лишать радости других из-за угрюмости всего одного? Пой, мальчик, играй! Пусть мое присутствие не омрачает эти стены и не мешает веселью.

Эйнар скептически огляделся в поисках «других», но обнаружил лишь кота.

— О, госпожа! — просиял Гизур, подскакивая, будто на пружинах. — Твое присутствие не может никого омрачить. Ведь ты всегда рядом, о тебе нельзя никогда забывать, но тебя не стоит бояться. Ты не злая и не беспощадная, ты всего лишь беспристрастная и справедливая. Ты забираешь людей не потому, что тебе этого хочется, а потому, что так должно быть и кто-то должен это делать.

Если бы у Смерти имелась кровь, она бы непременно застенчиво покраснела. Но ей пришлось ограничиться извечной бледностью. Едва заметно порозовевшей бледностью.

— Слышал, братец? — Смерть ткнула Эйнара локтем в бок. — Тебе стоит поучиться у мальчика уважению.

Сын Войны глухо заворчал, постарался запить раздражение и злость брагой, но не помогло.

Гизур выскочил на центр залы корчмы, закрутился, затоптался на месте, противно скрипя половицами и совершенно не зная, за что ему браться. Наконец определившись, он побежал к скамье, на которой мирно дремал кот. Скальд настойчиво потряс скамью — кот не только не воспринял намек, но и сам недвусмысленно намекнул возмутителю спокойствия, уставившись на него зловещими узкими щелочками глаз. Гизур намека не понял, потянул руку к кошачьему загривку, несмотря даже на глухое предупреждающее ворчание. Только когда лапа с выпущенными когтями пронеслась у его запястья, едва не задев, скальд смирился с тем, что хозяин скамьи не собирается отдавать свои владения в пользование безмозглому двуногому варвару. Он побежал искать другую лавку и снова растерялся, не зная, какую выбрать. Наконец, снова определился и зачем-то побежал к самому дальнему столу, вытянул из-за него скамью одной рукой, издавая мерзкий скрип ножек по полу. Решив, что тащить скамью одной рукой неудобно и тяжело, Гизур сообразил отложить кантеле, чтобы освободить вторую руку, и выбрал самый подходящий для этого стол — тот, за которым дремал. Эйнар и Смерть терпеливо проследили за перемещением скальда туда и обратно. Девушка приоткрыла рот, чтобы дать совет, но передумала, видя, что скальд слишком увлечен и взволнован, чтобы слушать. Сын Войны с неудовольствием прожевал остывающую баранину, заглянул в пустеющую кружку и плотно стиснул зубы от резкого скрипа перетаскиваемой Гизуром скамьи.

Когда скальд наконец-то вытащил ее на центр залы, он сел на скамью, сложил руки на колени. Вскочил, подбежал к столу, забрал кантеле, вернулся к скамье, снова сел, положил кантеле на колени, положил на струны пальцы. Передернул плечами, раскинул локти, откинул полу плаща, стесняющего движения правой руки. Снова положил пальцы на струны, снова передернул плечами. Отложил кантеле, встал. Начал ворочаться и возиться, пытаясь снять плащ. Вконец запутавшись в полах, нашарил рукой и расстегнул фибулу. Уложил плащ перед собой, сел, потянулся к кантеле, глянул под ноги. Встал, сбегал к своему столу, отыскал валявшуюся под ним шапку. Вернулся, сел, уложил шапку на плаще в раскрытом виде. Положил кантеле на колени, опустил пальцы на струны, провел по ним. Но к своему стыду и отчаянию вместо запланированного аккорда услышал нескладное, прерывистое, ввинчивающееся в мозг бренчание.

Гизур с ужасом поднес пальцы к лицу и понял, что не может унять в них дрожь. Он снова попытался хоть что-то сыграть, но добился лишь того, что у него в придачу задрожали и колени, на которых предательски запрыгал и сам музыкальный инструмент. Наверно, скальд немедленно побежал бы прочь, чтобы не опозориться еще сильнее, если бы не обнаружил с удивлением, что смотрит в скромную кружку браги. Гизур резко поднял голову и увидел сперва пухлую руку, затем пышный, захватывающий дух тяжелый бюст, задержался на месте проживания священных амулетов Аусты и Фьерсы и только в последнюю очередь заметил круглое, широко улыбающееся плотно сомкнутыми привлекательными губами лицо хозяйки. Женщина настойчиво поводила кружкой перед носом скальда, и тот машинально взял ее. Хозяйка заботливо потрепала юношу по плечу и неторопливо направилась к столу Сына Войны, неся в левой руке огромную кружку. Гизур похлопал глазами и выпил залпом, поставил посудину на скамью и посмотрел на ловко, послушно двигающиеся пальцы. Воодушевленный и несказанно обрадованный, скальд взял несколько звонких аккордов.

— Что мне спеть для вас, госпожа? — спросил Гизур. — Я знаю все песни об Эйнаре Сыне Войны и сам сочинил несколько!

— Пусть Эйнар и выбирает, — сказала Смерть и повернулась к брату: — О каком своем подвиге ты бы хотел услышать?