Сказание об истинно народном контролере

И Можайкин тоже вышел, прислонив портрет Калинина к книжному шкафу.

Оставшись один, Банов прежде всего поставил чайник на примус. Потом распечатал фанерный ящик. Обнаружил в нем картонную коробку с ярлыком, на котором было написано: «Значки „Красный донор“ — 1000 штук», отдельно лежала затянутая бечевкой пачка уставов организации с тем же названием и рядом такая же пачка листков с нотами и словами новой песни Орлова-Надежина «Юный донор».

Мысли Банова вернулись к портрету Калинина. Хотелось побыстрее решить эту задачу и спокойно посидеть за чашкой чая. «А что, если повесить его рядом с Дзержинским?» — подумал Банов, и мысль эта показалась ему вполне приемлемой. Он нашел в ящике стола коробочку с гвоздями и молоток и, встав на стул, вбил в стенку гвоздик как раз на уровне носа Дзержинского, но только справа, в полуметре от портрета рыцаря революции.

Когда Калинин уже висел на стене, Банов отошел к книжному шкафу и оттуда посмотрел на оба портрета.

«Да… — подумал он, мысленно вздохнув. — Да они ведь как братья! Так похожи!» Потом заметил, что портрет Дзержинского висел чуть выше портрета Калинина, но подравнивать их не стал.

Время шло медленно. Осеннее солнце, иногда выглядывая из-за облаков, рисовало на полу кабинета квадрат окна.

Лозунги уже украшали вычищенный до блеска коридор второго этажа, и теперь за дверью директорского кабинета было тихо. Кушнеренко, перед тем как заняться третьим этажом, зашел к Банову и сообщил, что гвоздей хватает.

Все было хорошо.

От нечего делать директор почитал устав организации «Красный донор», а потом почитал и песню композитора Орлова-Надежина.

Устав как устав, да и песня как песня. Ничего особенно нового, подумал Банов.

В дверь снова постучали.

Зашел человек довольно зрелого возраста, с сединой в волосах, аккуратно и неброско одетый. Остановился в центре кабинета.

Банов смотрел на него вопросительно, ожидая каких-нибудь слов, но и человек этот также смотрел на Банова. И тут директору школы показались знакомыми глаза этого человека. Усталые, прищуренные глаза.

— Вы —товарищ Банов? — спросил после молчания вошедший.

— Да, — ответил директор.

— Моя фамилия — Карпович, — сказал человек. — Василий Карпович…

Банов, чуть повернув голову в сторону окна, посмотрел на Карповича искоса, словно присматривался к нему.

«Карпович, Карпович…» — мысленно повторял директор школы.

— В девятнадцатом, под Екатеринославом… помните, я приносил вам патроны… два ящика… на колокольню. У вас еще затвор тогда заело у «максима».

После напоминания Банов легко вспомнил этот эпизод, и лицо его выразило улыбку.

— Садитесь! — сказал он Карповичу. — Чай будем пить? Карпович расслабленно улыбнулся в ответ. Кивнул. Директор школы достал две кружки. Чайник уже стоял на примусе на подоконнике, оставалось только подкачать и зажечь примус.

— А я газету читал недавно, там заметка о школе была, и вдруг вижу — директор школы В. Банов… — говорил Карпович. — Вот и решил отыскать и проверить: ты ли это? Извини, что на «ты» сразу, может…

— Да ну, перестань! — оборвал его Банов. — Что мы, чваниться тут будем?! Ты-то сам где сейчас?

— Тут, в Москве. В общем-тоне сложилось как-то после войны в смысле специальности… Дворником в Кремле работаю…

— В Кремле?! — переспросил Банов. — А говоришь, не сложилось!

— Ну… — Карпович пожал плечами. — Не звучит оно как-то — дворник. Хотя, конечно, в Кремль кого попало дворником не возьмут… Я ведь там разные секреты знаю, по работе положено. Даже в НКВД расписку давал о сохранении тайн.

— Вот видишь, — сказал Банов серьезно. — А у меня никаких тайн, школа, знаешь, дети да учителя, образовательный процесс, одним словом. Страшно скучно бывает. Просто хочется снова на колокольню и…

— Да, — кивнул Карпович. — У меня тоже так бывает… Метешь, метешь, и вдруг покажется на момент, что в руках не метла, а винтовка…

Карпович вздохнул, посмотрел на чайник. Сказал: «Кипит!» — Женат? — спросил Банов.

— Нет. Не сложилось… Когда воевал — была жена… А ты?

— Тоже нет, — ответил директор школы после короткой паузы.

— Знаешь, — заговорил вдруг полушепотом Карпович. — Я тебе, как старому боевому товарищу, тайну скажу…

Банов почувствовал себя неудобно. Испугался он за Карповича, ведь тот расписку давал, а тут ее нарушать хочет. Но, правда, и тайна, какая она ни была, вызывала интерес уставшего от скучности жизни Банова.

— Так знаешь… он ведь жив! — Карпович перешел на шепот.

— Кто?

— Ну он, помнишь: он жил, он жив, он будет жить… ну Кремлевский Мечтатель… так там его внизу называют!

— Внизу? — Банов в раздумье поковырял в ухе, потом снова поднял вопросительный взгляд на Карповича. — Где внизу?

Карпович тяжело вздохнул. Было видно, что больше, чем сказал, он говорить не собирался, но, решив все-таки уважить недопонимание своего боевого товарища, прошептал: «Внизу Кремля…» — Давай чай пить, уже заварился… — заторможенно произнес озадаченный Банов.

Карпович по старой привычке перед каждым глотком долго дул на чай. За раз он брал по два куска сахара и, как показалось Банову, глотал их, не раскусывая.