Сказание об Омаре Хайяме

И почему то представляет себе речку, которая сверкает на солнце искрами и всеми цветами радуги, которая вырывается на свет божий и радует всех сущих на земле: радует, веселит и вдруг исчезает где-то в песках, "уходит в небытие". Так существовала ли речка? Было ли соцветье красок? Где все это? Куда девалось?

-- Слушай, -- говорит хаким своему другу, -- жизнь что речка. Жизнь что светлячок. Жизнь что молния. Она сверкает, она взвивается к небу истовым огнецветом. А потом? А потом?

Старый, милый друг умилен. Он хватает руку хакима, Пытается ее поцеловать. Омар Хайям противится этому. Зачем? Разве возможно такое между друзьями? Разве в этом проявление дружбы?

Омар Хайям уже сочинил рубаи про жизнь и про речку, про светлячка и про жизнь. Рубаи вертятся в голове. Надо только записать на бумаге. Где перо и самаркандская бумага? Только на хорошей бумаге, только хорошими чернилами пишутся добрые и необычные слова.

Омар Хайям наполняет чашу вином. Лучшим вином, которое есть у него. Однако этот Бижан, кажется, слишком правоверный, правовернее самого муфтия... Этот Бижан предпочитает воду или, в крайнем случае, шербет. Этот Бижан не желает терять лицо перед вели- [Ш-007] ким поэтом. Он не говорит об этом. Но он дает понять хакиму Омару Хайяму.

Хозяин поначалу не очень разумеет гостя. О чем речь? О том, чтобы не пить вина? Но разве это предмет спора? Кто сравнивает воду с вином? Кто смеет поставить рядом эти две жидкости, хотя и та и эта одинаково жизнетворны ?

-- Омар, тебя называют большим вольнодумцем, -- говорит Бижан. -- Об этом свидетельствуют и твои стихи.

Омар Хайям недоумевает:

-- При чем здесь стихи?

-- Их читают так, словно пьют воду из чистого колодца. Особенно молодые.

-- Не знаю! Ничего об этом не ведаю...

Бижан эбнэ Хуррад почувствовал, что разговор о стихах не очень приятен Омару Хайяму. И он поступает совершенно верно, перейдя к своей просьбе, ради которой он и прибыл сюда, в Исфахан.

-- Жизнь наша на волоске, -- говорит Бижан. -- Я всегда полагал, что человеческая жизнь не слаще собачьей. Но теперь могу сказать, что готов влачить даже собачью. Вот как тяжко!

Старый друг подробно рассказывает о жалком житье бытье ремесленника. Трудишься с самого раннего утра и до позднего вечера. Горбом добываешь каждый кусок хлеба. Но такова доля, и на это трудно сетовать. А вот от поборов разных житья не стало. Хорасанский правитель выжимает последние соки, Цех палаточников, цех чеканщиков, кузнецов, цех пекарей и ковровщиков направил Бижана в столицу с жалобой на правителя. Ведь он все вершит именем его величества. Неужели это правда? Неужели мало его величеству пота, который проливается с утра и до вечера?

Омар Хайям понимает, чем рискует этот палаточник, Но, видимо, уж слишком приперло, ежели решается на жалобу.

-- Ты собираешься вернуться в Нишапур? -- спрашивает Омар Хайям.

-- Разумеется. Куда же я денусь?!

-- А правитель обо всем будет осведомлен?

-- Наверное.

-- И он тебя поблагодарит, Бижан?

-- Не думаю. Поэтому-то я решил действовать через тебя. А иначе не сносить мне головы!

Бижан эбнэ Хуррад подал бумагу, тщательно завернутую в платок. Она была спрятана за пазухой в прочном кожаном кармане.

Хаким прочел жалобу. Она была написана слишком витиевато, но смысл был ясен как день: о великий повелитель, помоги своим подданным -- нет житья от правителя!

Омар Хайям попросил гостя время от времени подкрепляться. А себе налил вина.

-- Пусть я сгорю в аду, -- пошутил хозяин, указывая на фиал с [Ф-006] вином.

-- Не приведи аллах! -- воскликнул набожный палаточник. [А-017]

Омар Хайям спросил Бижана:

-- Ты бывал в Туране? [Т-006]

-- Нет.

-- На берегах Джейхуна? [Д-007]

-- Нет, не привелось.

-- В Багдаде?

-- Тоже нет. Я, уважаемый Омар, может быть, впервые оставил родной Нишапур.

-- А я кое где бывал, -- сказал хаким. -- И доложу тебе следующее: народ повсюду живет жалкой собачьей жизнью.

У Бижана отвисла челюсть.

-- Неужели так же, как в Нишапуре?

-- Может, еще хуже!

-- Но ведь правители бывают разные...

-- Мне жаль тебя, Бижан, ты слишком наивен.

-- Так что же делать? Умирать, не проронив ни слова ?

Омар Хайям осушил чашу, вытер салфеткой усы и губы. Он размышлял: огорчить этого славного Бижана или оставить в его душе местечко для надежды?..

-- Я уверен, -- говорил гость из Нишапура, -- что если ты, который есть надим его величества, который лицезреет его вели- [Н-001] чество, подашь нашу жалобу и присовокупишь просьбу и от себя, то дело выгорит. Милость его велика, и пусть частица ее обратится к нам.

Бедный Бижан!.. Омар Хайям припоминает черты юного Бижана -разорителя птичьих гнезд, драчуна и непоседы. Вот и прошли его годы, и сидит перед хакимом изрядно потрепанный жизнью человек. Нет, нельзя разрушать надежду, пусть он надеется... Нельзя! Иначе...

-- Хорошо, -- говорит Омар Хайям, -- я переговорю с главным визирем, я испрошу у него совета и поступлю согласно его словам, которые высоко ценятся. Если надо будет, я обращусь и к его величеству. Но я не сделаю ничего такого, что может повредить тебе в Нишапуре. Ты меня понял?

Бижан кивнул.