Дыша всем телом, они свиваются и взбираются одна на другую, на третью, возвращая себе молодость и любовный пыл.
Их все больше и больше, этих источающих заразу клубков. Все они спешат сюда ради одного — одного мига всеобщей любви, а шипение их и причмокивание очень похожи на бульканье масла на сковородке над огнем.
Они соединяются в едином порыве любви, единой злобе, в любовной пытке. Оргия извергает жидкую слизь и сама же уходит в нее.
Вся эта масса становится одним единым сердцем небесного ада.
И я тоже начинаю им свистеть — и мой свист застывает в воздухе — ведь он сливается с апофеозом наслаждения этих уже готовых успокоиться, удовлетворенных тварей.
И в эту минуту дрожит земля и исчезают тени, уступая место слепящей ясности.
И вот — огромное выходящее из-под земли многоцветное существо… Существо из золота, серебра и силы, получеловек на коротких, согнутых ногах арлекина и длинных руках, теряющихся в рукавах малинового камзола; полузверь с волосатым, шерстнатым хвостом.
Двойная сущность — человекозверь. Я хорошо это знаю, ведь он и мой Хозяин тоже.
Конечно, он видит меня и может, конечно, меня сожрать, но ему лень. Нет, у него другое на уме, у него для меня задание, и я должен предстать пред ним.
Он сегодня кажется мне прекрасным и благородным, как никогда, столь прекрасным, что и я ощущаю причастность к его величию, его Величеству. А я ведь не видел его с той самой ночи, когда он сделал меня тем, кто я есть…
Вот уже семь лет, как я так хочу перестать быть таким.
Вот уже семь лет каждую ночь я с голодным брюхом ношусь по земле в поисках свежего мяса.
Вот уже семь лет он и только он — мой полный хозяин.
Вот уже семь лет, как люди боятся ко мне приблизиться, ненавидят меня, но больше боятся.
Вот уже семь лет, как они каждую ночь вздрагивают от воспоминания о моей ужасающей силе…
Вот он приближается к этому клубку змей, который снова становится все больше и больше. Никакие змеиные укусы, как, впрочем, и человеческие слова, ему не повредят. Ведь он абсолютный суверен Зла.
Я, конечно, понимаю, что он пришел, чтобы посетить сообщество своих адептов… Или, склонясь над змеями, он хочет услышать их присягу.
Но нет!.. Он говорит сам… Он шевелит губами, но изо рта его исходят не слова, нет, но змееныши…
И я вижу кончик его языка — это хвост змеи, живущей в его глотке. Змея свивается, выползает из нее и присоединяется к остальным змеям, полным желания.
Каждый год именно так змеи обновляют себя и продолжали свой род. Исток этого рода — в нем самом.
Кажется, Господин устал. Одним движением руки он останавливает змеиное шипение и свист. Змеи замирают — старая кожа отходит от них. Каждая — обновлена.
Когда они приближаются ко мне, я начинаю различать их черты. Да, да, у них человеческие лица, лица мужчин и женщин, которых я видел когда-то, в той, забытой мною, жизни — я узнаю знакомых, я узнаю свое прошлое.
Самое удивительное во всем этом — то, как он выказывает через все и вся свое непобедимое могущество.
И вот он удаляется, унося за собой золотой столп, тянущийся по черному небу.
В Арманьяк Нуар до сих пор верят, что жабы участвуют в шабашах, куда их специально приносят. Те, кто это делает, так и называются — «жабоносцы». Юные пастухи преследуют подозреваемого в этом криками «На шабаш! Жабоносец!»
В Альбре говорят, что у того, кто трижды побывал на шабаше, на сетчатке глаза есть отпечаток жабы. Его же можно найти прямо на зрачке или на мочке уха.
Расскажу вам про совсем недавний шабаш, в котором участвовали даже кюре — и не один, и высокого сана, даже в митре, и все они принимали присягу и отдавали почести Дьяволу-виноградарю.
Было это в Сансерре. Если точнее, то в Буе-ан-Сансеруа. Каждый год в августе строили специальные подмостки на месте, называвшемся «Бандитский квадрат» — вокруг этого места, в чаще, всегда этой нечистой силы было столько, что надо было напиться до белой горячки, чтобы туда сунуться. И вот именно туда, на подмостки, ставили еще одну огромную бочку, на которую возводили того, кто был избран «колдуном года».
На бочку надо было вскочить на лошади, а там выпить сразу
Я там бывал. И этого не скрываю.
«Одержимость» — весьма выразительное слово, означающее все бесчисленные виды психических извращений, в то же время не имеющих никакой связи с тем, что открыто или сокрыто происходит в организме человека.