Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Очутилась она сразу на заводской плотине и увидела рядом человека в очках с чертежами под мышкой. Сразу поняла Катюшка, что это Мюллер, инженер тамошний. Услышала, как звал он управляющего: «Евлампий Степанович, поглядите, тут вас поздравить хотят с успешным пуском плотины!». Видела она, как взобрался на плотину Евлампий Севостьянов, глянул на пруд, а там видимо-невидимо лодок расписных унхских прибилось и в каждой по мертвецу, потому что не только последние унхи, небесным огнём убитые, к плотине пришли, а и всё их кладбище с костями дедов и прадедов в последнее плавание отправилось. Рад бы управляющий выругаться, да слова бранные в глотке застряли. А тут и писарь запыхавшийся подоспел: «Лампий Степаныч! Лампий Степаныч, беда! Сами Порфирий Акинфич сегодня с проверкой пожаловать решили!». Побагровел Севостьянов, трясётся весь, а сказать ничего не может. А Катюшка глядела на это всё и на будущее знала, что никому из них завод ни славы, ни денег не принесёт. Не пройдёт и восьми лет, как продаст Демидов завод свой за восемьсот целковых Савве Собакину, и лишь при новом хозяине верх-нейвинское железо прославится на ярмарках Новгорода и Парижа. А до того времени Мюллер от чахотки помрёт в одной из столичных больниц, а Евлампий Севостьянов тихо сопьётся.

Всё дальше и дальше взор её улетал в грядущее. Видела она, как большими красивыми домами зарастает таватуйский берег, а со стороны Калиново встаёт завод красного кирпича, чтобы порох делать.

Так вот летал-летал катюшкин взор, да много чего увидел, пока она на себя саму не наткнулась, сидящую на камне с рыбьим глазом в руках. Тут всё снова померкло.

«В прошлый раз ты видела этот мир таким, каким он был, — сказала Гора-Рыба. — Теперь увидела таким, каким он сделался. Прощай, девушка! Пусть мой подарок принесёт тебе больше радости, чем горя!».

Ударила хвостом Рыба и ушла в озеро. А Катюшка долго сидела на берегу да о рыбе тосковала. Потосковала-потосковала, собрала в подол глаз рыбий и в скит воротилась. Увидели её дети и давай кричать: «Ведьма слепая, ведьма слепая! Скажи нам, будет дождик завтра, али солнышко?». — «В полдень завтра гроза будет большая, а потом солнышко», — отвечала та без улыбки.

И ведь как сказала она, так и случилось. Стали с тех пор прислушиваться скитники к тому, что говорит Катюшка. А уж когда начинала она сказки рассказывать, то все дети к ней сбегались. Сказывала она и про огромных рыб, что горами уральскими сделались, и про унхов — народ рыбий, и про чудеса разные небывалые.

«Катюшка! — кричал младший из приёмышей. — А откуда ты всё знаешь? Ты что всё это сама видела?». — «Ага! — смеялась Катюшка, — сама видела!». — «Врёшь! Ты же слепая. Как ты видеть можешь?». — «Я всё вижу! — Катюшка делала страшное лицо и подвывала. — Потому что я — ведьма!»

Ребятня с визгом разбегалась, а старший Тимка хохотал до упаду. Потом брал Тимка Катюшку за руку и вёл её к берегу. «А правда ли, что Рыба твоя в нашем озере хоронится?», — спрашивал он. «А куда ж ей деться? Тут она». — улыбалась Катюшка и протягивала руку в сторону воды, будто бы видела, как на дне среди тины прячет каменное тело великое диво таватуйское.

Дополнительные сказания по разным причинам не вошедшие в «Допотопные хроники»

Сказание о самотрясе

Рассказывают, что слово «самотряс» впервые широко прозвучало в 1903 году на заседании Санкт-Петербургского «Общества любителей рыбной ловли», правда, никаких протоколов о том не сохранилось, лишь крошечная заметка в «Альманахе рыболова» да домыслы историографов. Один из выступавших по фамилии Лукодьянов в отчете о своей поездке по уральским озёрам упомянул о «самотрясе» — самобытной рыболовецкой снасти, якобы изобретённой в небольшой кержацкой деревушке. В ответ на любопытство со стороны членов Общества он предъявил увесистую медную блесну формой напоминавшую кривоизогнутое веретёнце. Самым любопытным в ней было то, что заканчивалась она не крючком, как положено, а прямым острым шипом. Докладчик отметил, что при пользовании самотрясом «изрядная сноровка требуется», проиллюстрировав свои слова странными жестами, «кои вызвали смех и оживление среди членов Общества».

Ныне таватуйцы редко пользуют самотряс, но всегда с гордостью напоминают приезжим, что это местное изобретение. Только вот при этом всегда забывают уточнить, что вовсе не кержацкие рыболовы придумали самотряс, а унхи. Это подтверждает и сама конструкция снасти — шип можно было сделать из любой острой рыбьей кости в отличие от крючков, которые ковать унхи так и не научились. Скептик может ухмыльнуться: а откуда ж тогда у дикарей медь взялась, чтобы выплавить тело блесны? Ответ простой: унхи брали медь у поселенцев в обмен на рыбу и мех.