Когда все было готово к походу, то Чингисхан предлагал государю неприятельской страны, коротко, но ясно и грозно, либо покориться ему безусловно, либо лишиться всего без исключения. В первом случае покорившийся был обязан дать заложников, допустить исчисление своего народа, принять монгольских правителей и давать десятую часть с произведений земли, десятую голову со скота каждого наименования и десятого отрока и девицу со своего населения. Если же согласия на покорение не изъявлялось, то Чингисхан немедленно открывал войну – вторжением в неприятельский край с нескольких сторон сразу, чем приводил противника в недоумение, где ему следует встретиться с главными силами монголов, тем более что легкие татарские отряды шли далеко впереди своих главных сил и, широко расходясь по стране, составляли как бы завесу для своих войск, двигавшихся позади.
Широкие реки нимало не останавливали монголов; они переплывали их вплавь, держась за хвосты лошадей и привязав себе вокруг тела оружие и турсуки.
Поход свой начинал Чингисхан обыкновенно осенью, когда лошади и верблюды его после летней пастьбы были в хорошем теле.
Опустошение неприятельской страны и истребление ее жителей, носивших оружие, составляло одно из главных военных правил Чингисхана; в захваченных же городах, как мы уже говорили, умерщвлялись поголовно все, кроме лиц, необходимых для службы самим же татарам; кроме того, Чингисхан щадил и духовенство, рассчитывая этим иметь его на своей стороне для влияния на оставшееся в живых население; все же знатные пленники, так называемые лучшие люди, избивались обыкновенно без малейшей пощады. Вообще, о пощаде Чингисхан выражался, что она имеет только одно неизменное следствие: вызывать сожаление о том, что была оказана.
Таково было военное устройство и военное дело у монголов, обязанных этим исключительно одному только человеку – Чингисхану.
Правда, сами монголы как нельзя более соответствовали всем порядкам, заведенным у них Чингисханом, и не было ни одного народа в мире, который отличался бы таким послушанием и уважением к начальникам своим, как татары, говорили все видевшие их современники. Воздержание и терпение их были чрезвычайны; случится день, два не поесть – ничего; поют и играют, как будто сытно пообедали; легко переносили они также холод и жару. Кроме того, будучи от природы крайне нечистоплотными, они легко же мирились и со всей обстановкой войны, порой весьма неприглядной. Татары были ласковы и приветливы друг к другу, но зато необычайно свирепы, гневливы, лживы и коварны по отношению к другим; все они были, конечно, врожденные убийцы. Татарские женщины и девушки пользовались уважением и влиянием; на них лежали все хозяйственные заботы, но вместе с тем все они отлично ездили верхом и носили лук и стрелы; при этом многие из них отличались большим сквернословием. Жен татарин мог иметь столько, сколько был в состоянии прокормить, причем женились, не разбирая родства, не беря за себя только собственную мать, дочь и сестру от родной матери. Жили татары в круглых юртах, сделанных из хвороста и тонких жердей и покрытых войлоком; юрты эти обыкновенно легко разбирались для похода или же возились на телегах как есть. Юрты были всегда открыты и не запирались, так как между своими татары не воровали.
Татары признавали существование единого Бога, но ему не молились, а приносили жертвы идолам, помещаемым против входа в юрту; обожали солнце, луну и звезды, верили в заклинания и были, вообще, очень суеверны; но к религиям покоренных ими народов относились безразлично.
Таковы были подданные Чингисхану монголы. Они стали быстро доставлять ему ряд блестящих побед; скоро он покорил Китай, взял и разгромил столицу его Пекин и, заключив с китайским императором мир в 1211 году, двинулся на запад, против могущественной магометанской державы Ховарезмийской, объединявшей собой владения Хивинские, Бухарские и большую часть Персидских.
Здесь, в густонаселенной и высокообразованной стране, покрытой обширнейшими цветущими городами, произошел ряд кровопролитных сражений, сопровождавшихся столь губительным опустошением, что страна эта уже никогда впоследствии не могла достигнуть своего былого цветущего состояния.
Чингисхан, по обыкновению, двинулся на Ховарезмию с огромными полчищами своих татар. Когда он подошел к городу Самарканду, в котором находилось одних войск до 100 тысяч человек, то жители хотели соорудить вокруг него новые рвы; но их повелитель, храбрый султан Ховарезмийский, послал им сказать, чтобы они избавили себя от напрасного труда, так как монголов столько, что они одними своими кнутами наполнят все рвы. Скоро Самарканд, Хива, Термез, Балх обратились в груды трупов и развалин, а города эти были по своим размерам таковы, что в одном только Балхе было 200 бань для странников и 1200 мечетей.