Сказания умирающей Земли. Том III

«Не беспокойтесь! Ваше имущество останется в полной сохранности – так, как если бы оно было моим. А теперь прошу меня извинить – я хотел бы отдохнуть несколько часов перед тем, как приступлю к выполнению обязанностей».

«Обязанностей? – капитан удивленно нахмурился. – Каких таких обязанностей?»

«Сольдинк поручил мне кое-какие простейшие функции».

«Странно. Он ничего об этом не говорил. Бундерваль – новый суперкарго. Кроме того, насколько я понимаю, какой-то длинноногий чудак-иностранец назначен помощником червячника».

«Я согласился занять должность червячника», – строго пояснил Кугель.

У капитана отвисла челюсть: «Ты – помощник червячника?»

«Насколько мне известно», – подтвердил Кугель.

Кугелю указали на узкую койку в самой глубине носового трюма – там, где форштевень соединялся с килем. На койке лежал мешковатый матрас, набитый сушеным тростником; рядом стоял ящик, содержавший вонючее тряпье – Вагмунд не позаботился забрать его.

При свете огрызка свечи Кугель оценил состояние своих ушибов. Судя по всему, ни один из ударов не нанес ему увечий, чреватых долгосрочными последствиями, хотя поведение капитана Бонта вышло за рамки любых представлений о сдержанности.

Послышался гнусавый окрик: «Кугель, куда ты пропал? На палубу, живо!»

Кугель застонал и, хромая, поднялся на палубу. Там его ожидал высокий упитанный молодой человек с плотной копной черных кудрявых волос и маленькими, близко посаженными черными глазками. Он разглядывал Кугеля с нескрываемым любопытством: «Моя фамилия – Сачковский, я – червячник первого разряда и, таким образом, твой начальник, хотя мы оба пляшем под дудку старшего червячника Дрофо. В данный момент Дрофо желает произнести вдохновляющую речь. Если ты дорожишь своей шкурой, слушай внимательно. Пошли!»

Дрофо стоял у мачты: тот самый тощий верзила с темной красно-коричневой бородой, которого Кугель заметил, как только поднялся на борт «Галанте».

Дрофо указал на выступающую из палубного настила крышку люка: «Садитесь».

Кугель и Сачковский уселись и, вежливо повернувшись к начальнику, приготовились слушать.

Наклонив голову и сложив руки за спиной, Дрофо молча разглядывал подчиненных. Через некоторое время он заговорил монотонным глубоким басом: «Я могу вас многому научить! Слушайте – и вы наберетесь мудрости, неведомой академикам Института, жонглирующим консенсусами и парадигмами! Не заблуждайтесь, однако! Слова не имеют никакого веса, как случайная дождевая капля, упавшая за шиворот! Для того, чтобы на самом деле знать, нужно делать! Проплыв десять тысяч лиг и уморив сотню червей, вы сможете наконец сказать: „Мы постигли мудрость жизни!“ Что равносильно утверждению: „Мы – червячники!“ Набравшись мудрости, будучи мастерами-червячниками, вы забудете о тщеславной болтовне. Вы поймете, что молчание – золото, что ваши незаменимые навыки говорят сами за себя!» Дрофо переводил взгляд с одного лица на другое: «Я достаточно ясно выражаюсь?»

Сачковский почесал в затылке: «Не совсем. В Институте ученые регулярно измеряют вес индивидуальных дождевых капель. Это хорошо или плохо?»

Дрофо вежливо ответил: «Мы не обсуждаем полезность исследований, которые ведутся в Институте. Мы говорим об обязанностях червячника».

«А! Теперь все понятно!»

«Вот именно! – поддакнул Кугель. – Продолжайте, Дрофо, ваши замечания весьма любопытны».

Продолжая держать руки за спиной, Дрофо сделал шаг к левому борту, развернулся, сделал шаг к правому борту: «Наше призвание воспитывает в человеке истинное благородство! Дилетанту, слабаку, глупцу не под силу стать настоящим червячником! Пока плавание идет как по маслу, любой бездельник радуется и веселится – он играет на гармони и пляшет джигу; все смотрят на него и думают: „У червячника не жизнь, а малина!“ Но затем – неизбежно – наступает беда! Безжалостно хлещет черный спорогной, закупорки с грохотом вылетают, как канонада Судьбы, червь ревет и рвется в глубины океана – только тогда проверяется характер бахвала и самозванца: он забивается в дальний угол трюма и трясется от страха!»

Пока Кугель и Сачковский размышляли о предостережениях начальника, Дрофо снова сделал шаг к левому борту, развернулся и шагнул к правому борту.

Протянув руку, Дрофо указал длинным бледным пальцем на морской горизонт: «Туда мы плывем, между небом и бездной, туда, где тайны всех времен кроются во мраке, которому суждено поглотить планету, когда погаснет Солнце!»

Будто для того, чтобы подчеркнуть слова Дрофо, солнечный диск на мгновение подернулся темноватой пленкой, как старческий глаз – слизистым выделением. Моргнув, дневное светило задрожало и снова разгорелось – к огромному облегчению Сачковского, хотя Дрофо даже не заметил этот астрономический инцидент. Бывалый червячник продолжал покачивать указательным пальцем: «Червь – дитя океана, плоть от плоти его! Червь мудр, хотя ему известны только шесть вещей: Солнце, волны, ветер, горизонт, темные глубины, правильное направление, голод и насыщение… Сачковский, почему ты считаешь на пальцах?»

«Нет, ничего – просто так…»