«Мудрость червя не означает, что он хитер, – продолжал Дрофо. – Червь не умеет лукавить, у него нет чувства юмора. Умелый червячник прост, как его черви. Червячник ест то, что ему дают, и не жалуется на качество довольствия, червячник спит – когда ему вообще удается найти время для сна – не беспокоясь о том, успел ли высохнуть его промокший комбинезон. Если черви тянут судно прямо вперед, если непрерывно плещет кильватерная струя, если вода заглатывается и выталкивается часто и регулярно – червячник безмятежен. Ему больше ничего не нужно от жизни, он не жаждет ни богатства, ни ленивых чувственных наслаждений в объятиях женщин, ни блестящих украшений вроде того, какое нацепил на шляпу Кугель. Душу червячника наполняет морской простор!»
«Вдохновляющая перспектива! – воскликнул Сачковский. – Я горжусь своей профессией! Кугель, что скажешь?»
«Целиком и полностью разделяю твои чувства! – отозвался Кугель. – Призвание червячника достойно восхищения! А что касается украшения на шляпе, оно не имеет никакой ценности, кроме сентиментальной – я унаследовал его от родителей».
Дрофо безразлично кивнул: «Теперь мне предстоит познакомить вас с важнейшей аксиомой червячника – равносильно применимой, по сути дела, в любой профессии. Она заключается в следующем. Человек может представиться и заявить: «Я – мастер-червячник!» Или же мастер-червячник может стоять в стороне и не говорить ни слова. Как узнать, кто из них на самом деле мастер? Об этом позволяют узнать только черви.
Позвольте пояснить подробнее. Если вы видите желтушное создание со вспухшими фосиклами, с жабрами, покрытыми коростой, с закупоренным клотом – кто несет за это ответственность? Червь, который не знает ничего, кроме моря и простора? Или тот, кому поручено ухаживать за ним? Можно ли назвать такого человека червячником? Судите сами. Но вот другой червь – здоровый и сильный, сохраняющий безошибочное чувство направления, розовый, как лучи утренней зари! Такой червь свидетельствует о прилежности червячника, неустанно шлифующего линктуры, прочищающего клот, обрабатывающего жабры скребком и гребнями, пока они не начинают блестеть, как серебряные! Он находится в состоянии мистической общности с морем, с его волнениями и успокоениями – и тем самым постигает безмятежность, доступную только червячнику!
Не стану больше ни о чем говорить. Кугель, ты мало знаком с нашим ремеслом, но хорошо уже то, что тебя буду обучать я, так как мои методы нельзя назвать щадящими. Либо ты научишься, либо утонешь – или попадешь под удар прихвостней – или, что еще хуже, навлечешь на себя мой гнев. Но лиха беда начало – я тебя научу или проучу! Не смей думать, что я слишком суров или превышаю свои полномочия – это было бы самоубийственной ошибкой! Я строг – да, я предъявляю жесткие требования и слежу за их выполнением, но когда я скажу, что ты стал настоящим червячником, ты сам меня поблагодаришь!»
«Да уж, восхитительная перспектива!» – пробормотал Кугель.
Дрофо пропустил мимо ушей замечание новичка: «Сачковский! Тебе, пожалуй, не хватает мышечного тонуса Кугеля, но ты уже совершил плавание бок о бок с Вагмундом. Жаль, что Вагмунд повредил ногу! Я уже указывал на некоторые твои ошибки и недостатки – мои замечания надежно запечатлелись в твоей памяти, я надеюсь?»
«Они словно вырублены топором!» – с натянутой улыбкой отозвался Сачковский.
«Хорошо. Покажи Кугелю лотки и мешки; выдай ему добротный зачистной бур и пинкты. Кугель, у тебя есть пара надежных шпор?»
Кугель покачал головой: «Никак не мог их раздобыть – пришлось собираться в спешке».
«Жаль… Что ж, ты можешь воспользоваться прекрасным оборудованием Вагмунда – но тебе придется следить за тем, чтобы оно оставалось в отличном состоянии».
«Разумеется, я за этим прослежу».
«Займитесь экипировкой. Уже почти пора запрягать: „Галанте“ поднимет якорь, как только Сольдинк отдаст приказ».
Сачковский провел Кугеля к большому сундуку под форпиком и принялся рыться в груде инструментов и обуви, выбирая лучшие экземпляры для себя и время от времени подбрасывая Кугелю те, что поплоше.
При этом Сачковский советовал: «Не принимай слишком близко к сердцу угрозы старины Дрофо. Он столько лет дышал солеными брызгами, что, подозреваю, принимает на ночь ушные капли для червей вместо стаканчика чего-нибудь покрепче – так или иначе, он частенько ведет себя странно».
Несколько ободренный дружелюбным обращением коллеги, Кугель осторожно поинтересовался: «Если нам предстоит иметь дело всего лишь с червями, зачем эти громоздкие и опасные на вид инструменты?»
Сачковский ответил ему непонимающим взглядом; Кугель поспешил прибавить: «Допускаю, что с червями работают на столе или на верстаке – в связи с чем не совсем понятно, почему Дрофо так красноречива восхваляет невзгоды и лишения, связанные с воздействием ветра и волн. Мы должны будем промывать червей морской водой или выкапывать их из болота по ночам?»
Сачковский усмехнулся: «Ты никогда не червячил?»
«Боюсь, мой опыт в этом отношении недостаточен».