Последний мир Вселенной постепенно увеличивался – действительно, его поверхность, открывшаяся взорам чародеев, выглядела безрадостной и бесплодной. Над равнинами поднимались редкие, почти стертые эрозией холмы; в солнечных лучах тускло блестели столь же редкие водоемы. Привлекавшими внимание ориентирами служили только развалины некогда многонаселенных городов; некоторые здания – приземистые, с причудливо искривленными очертаниями – все еще упрямо выдерживали давление времени.
Странствующий дворец приземлился неподалеку от таких развалин; при этом бросилась врассыпную стайка небольших пронырливых грызунов – других признаков жизни не было заметно. Дворец снова поднялся в воздух и направился на запад, совершая облет планеты. Через некоторое время Вермулиан, стоявший в бельведере управления, сообщил спутникам: «Обратите внимание на эту каменную пирамидку – она осталась от древней дороги».
Разделенные промежутками длиной примерно пять километров, встречались и другие пирамидки – двухметровой высоты, сложенные из тщательно подогнанных каменных блоков, они, судя по всему, отмечали путь вокруг планеты.
Заметив следующее скопление развалин, Вермулиан, заметивший ровный участок, осторожно опустил на него дворец, чтобы можно было изучить древний город и, в частности, группу все еще не обрушившихся зданий.
Чародеи разошлись кто куда – каждый приступил к исследованиям согласно своим предпочтениям. Гильгад вышел на безлюдную площадь, Пордастин и Зилифант направились к зрелищному амфитеатру, Хуртианц углубился в ближайший лабиринт рассыпавшихся блоков песчаника. Ильдефонс, Риальто, Маг Мьюн и Эрарк Предвестник бесцельно бродили – пока все они не застыли, как вкопанные, услышав неожиданное в полной тишине громкое хриплое пение.
«Странно! – воскликнул Эрарк. – Кажется, это голос Хуртианца, вполне достойного человека, не подверженного внезапным приступам беспричинного веселья!»
Чародеи прошествовали по узкому проходу среди развалин в обширное помещение, защищенное от песчаных наносов огромными глыбами скальной породы. Свет просачивался сюда через многочисленные прорехи и отверстия; посередине этого зала тянулась вереница из шести длинных каменных скамей. В дальнем конце помещения на скамье сидел Хуртианц, невозмутимо наблюдавший за приближением других чародеев. Перед ним стоял сферический предмет из темно-коричневого стекла или глазурованного камня. За ним, на нескольких полках, стояли другие подобные сосуды.
«Похоже на то, – заметил Ильдефонс, – что Хуртианц нашел древнюю таверну».
«Хуртианц! – позвал Риальто. – Мы услышали, как вы поете, и пришли, чтобы узнать, что тут происходит. Что вам удалось найти?»
Хуртианц отхаркался и сплюнул на землю. «Хуртианц! – повторил Риальто. – Вы меня слышите? Или вы уже ничего не соображаете, нализавшись древнего зелья?»
Хуртианц отчетливо ответил: «В каком-то смысле я выпил слишком много – но, с другой стороны, еще недостаточно».
Маг Мьюн взял пузатую бутыль из коричневого стекла и понюхал ее содержимое: «Пахнет терпкими, вяжущими травами». Он попробовал жидкость и заметил: «Очень неплохо, освежает!»
Ильдефонс и Эрарк Предвестник взяли с полки по бутыли и вскрыли их запломбированные горлышки; Риальто и Маг Мьюн последовали их примеру.
По мере того, как Ильдефонс пил, он становился словоохотливым и через некоторое время принялся излагать гипотезы, относившиеся к древнему городу: «Так же, как по одной кости опытный палеонтолог может определить, как выглядел весь скелет, знаток истории может угадать, на примере одного артефакта, различные аспекты породившей этот артефакт цивилизации. Пробуя этот напиток и разглядывая содержащую его бутыль, я спрашиваю себя: о чем говорят размеры, формы, текстура материала, его расцветка, вкус жидкости? Любое действие разумного существа несет в себе символический смысл».
Подвыпивший Хуртианц становился угрюмым и ворчливым. Теперь он безапелляционно заявил: «Все это не имеет почти никакого значения!»
Ильдефонса это замечание нисколько не смутило: «В этом отношении прагматичный Хуртианц и я, человек с широким взглядом на вещи, расходимся во мнениях. Я собирался развить свою мысль и все еще намерен это сделать, стимулируемый этим эликсиром вымершей расы. Таким образом, я допускаю, по аналогии с упомянутыми раньше примерами, что естествоиспытатель, изучающий один-единственный атом, может с уверенностью судить о структуре и происхождении всей Вселенной!»
«Чепуха! – пробормотал Хуртианц. – Руководствуясь тем же ошибочным логическим построением, можно было бы утверждать, что разумному человеку достаточно услышать от собеседника, отъявленного болтуна и лжеца, одно слово, чтобы угадать содержание всего последующего безосновательного измышления».