Сказания Вовки Образцова. Родственник из будущего.

— Наверное также… Но, вы ведь командир, уважаемый Берс! Вам ни в коем случае нельзя переживать и волноваться! Эмоции могут вам сослужить недобрую службу! Вспомните-ка лучше виртуальный спецкурс для командиров, или вам запустить служебный медиафайл?

— Нет, нет! Не стоит, дорогой Мил. Я это отлично помню, но сейчас мне бы не хотелось его ещё раз…

— В таком случае я должен с вами провести дополнительный сеанс психокоррекции. Возражений нет, надеюсь?

— Я готов!

— Хорошо, в таком случае ограничимся экспресс-вариантом…

Берс смиренно закрыл глаза, выбирая из двух зол меньшее, и Мил задал соответствующую программу гипноблоку. Командиру не хотелось ещё раз пройти тот леденящий душу виртуальный спецкурс, где всё происходило, словно наяву! Сначала перед ним мелькали лица и тела всего его экипажа, здорового и жизнерадостного, звучали чёткие доклады, слышались весёлый смех и беззаботные разговоры. Затем эти лица и тела неожиданно искажались бездушным виртуальным имитатором всевозможных аварий, болезней и увечий. Жёсткая очерёдность взлётных, полётных и посадочных катастроф методично уничтожала его экипаж, а он, командир Берс, должен был оставаться холодным и безразличным. Вдобавок ко всему, этот гнусный виртуальный инквизитор периодически выводил из строя и самого командира, нанося ему всё чаще и чаще всевозможные физические травмы, организовывая психоатаки со стороны остатков покалеченного и обезумевшего экипажа. В середине виртуального спецкурса израненный командир оставался один, имея перед собой три нелёгкие задачи: возвращение к жизни и бортовым функциям части экипажа, руководство аварийно-восстановительными работами и… выполнение полётной миссии! Мало кто из кандидатов в командиры звездолётов выдерживал этот суточный спецкурс, но Берс выдержал. Значит, всё будет хорошо!

Уплывая по волнам своей памяти, Берс оказывается в далёком детстве, где ласково светит Солнце, шумят деревьями свежие ветра, а в небе сияет радуга. Закрепив на локтях и коленках самодельные левитаторы, Берс с гурьбой малолетних приятелей взбирается на крутую возвышенность за гигаполисом, и сигает вместе с ними вниз. В который раз захватывает дух от головокружительной высоты, но он снова летит! Точнее, медленно падает, но это нисколько не расстраивает его. Он наслаждается самим полётом, представляя себя то беззаботной птицей, то отважным мифическим Икаром, а то и небольшим звездолётом, выполняющим мягкую посадку. Попадая порой под сильные порывы ветра, легкотелая малышня забавно кувыркается в воздухе и рассыпается сухой листвой в разные стороны. В небе тогда слышится испуганный детский визг, а о том, чтобы поточнее приземлиться на «космическую базу» никто уже не помышляет…

— Как у вас дела с Оди? Что-то случилось? — спросил Мил взволнованную Доас, неожиданно возникшую у изголовья Берса, и она тяжело выдохнула:

— Ритм… Не удаётся нормализовать сердечный ритм!

— Снижается?! Этого ещё не хватало.

— Нет, ежеминутно учащается… на десяток ударов!

— Ах, вот как! Нейрокризис… Нужно поспешить! Что ещё?

— Отчёт экспертной камеры, куда были помещены вещи Оди…

Задумчивый Мил в сопровождении поясняющей Доас энергично удалился, отдав команду системе освещения на отключение. Многострадальный Берс остался лежать на реанимационном кресле. Кто знает, что ему сейчас снилось? Скорее ничего, поскольку озадаченный Мил впопыхах установил снотворное устройство на режим… беззаботного детского сна! Точнее, — младенческого. Глубокого и продолжительного забытья двухнедельного человечка. Впрочем, для измотанного Берса это обстоятельство оказалось счастливой и доброй случайностью. Конечно, он в этом сне забавно кривлялся, морщился, изредка кряхтел и причмокивал губами… Но для единственной и безмолвной свидетельницы этой умиротворяющей картины всё было безразлично, — в чёрном пространстве за иллюминатором проплывала голубым ноздреватым шаром вечная Луна.

Глава 20

— Фоновую подсветку! Осветитель, дайте малость синего слева… Та-ак, вот-вот! Оставьте! Хорошо… Смотрим, смотрим на фотографию! Ра-ассма-атри-ваем… Удивление! О! Ещё больше удивляемся! А теперь — сомнение! Вот так, да… Голову ме-едле-енно поворачиваем к окну. Та-ак… Глаза не поднимаем, не поднимаем! Держим на фото, держим! И-и… Скользим растерянным взглядом по столу, скользим и думаем. Хорошо! Смотрим в окно и замираем! Правая рука гладит щеку, гладит… Пальцы на губы, на губы! Замираем в недоумении и… Неспешно возвращаем обратно взгляд на фото. Хорошо… Зажмуриваем глаза, голова вниз! Закрываем лицо руками и судорожно всхлипываем! Голову вниз, вниз! Всё! Стоп! Снято! — увлечённо покрикивал режиссёр, пялясь в огромный видеомонитор. При этом он энергично жестикулировал и забавно покачивал головой в разные стороны. После собственной фразы «снято!» он с облегчением откинул голову на высокую спинку чёрного поворотного кресла и задумчиво уставился под купол съёмочной площадки.

— Нид, это и есть дядя Слава, — кивнул Вовка в сторону режиссёра, — а на сцене тётя Валя за столом. Как раз играет роль женщины, у которой пропала дочка…