Сказания земли Ингесольской

Ночью налетел ветер. Деревья стонали, трещали сучья, волны грохотали в берег, и стукались друг об друга, ворочаясь под ударами воды, прибрежные камни. Ланеге выбрался из-под одеяла среди ночи, зашуршал одеждой, стараясь не разбудить, — но она уже все равно не спала, разве можно спать, когда снаружи невесть что творится, а единственный источник тепла и покоя вышел вон, туда, в этот вой и грохот? Ирена свернулась калачиком, натянув одеяло на голову, и ждала, когда он вернется. Там страшно, вдруг с ним что… Если не придет вот сейчас, встану тоже. Не могу одна. Не могу.

Уже села, не выдержав, уже откинула одеяло, когда он вошел в комнату, увидел ее:

— Ну что ты? Ложись, я сейчас.

— Ветер, — сказала Ирена.

— Хуже, — усмехнулся Ланеге. — Ноа. Но ты не бойся, хорошо?

— Ноа?.. — она невольно изо всех сил вцепилась в одеяло. — Какого не было сто лет?..

Старуха сказала — грядет… и грянуло. Старуха сказала — и исполнилось. Значит, все, что сказала старуха… Может, и Унке меня касался, только я не заметила?

— Я полна б-бедой… по самые г-губы…

Тихое неразборчивое ругательство, шорох ткани, звяканье пряжки на ремне, скрип половицы. Сел рядом, притянул ее к себе, прижал.

— Да ты вся дрожишь. Полезай под одеяло.

— Я… с-серд-дце б-беды?

— Нет. Ложись скорее, зубы ведь стучат.

Попыталась стряхнуть его руку:

— Нне з-загов-варивай м-мне з-зубы. П-пусть ст-тучат. Я — сердце б-беды?

Уложил силой. Вытянулся рядом, придавил к постели ногой, руками, навалился грудью.

— Тише. Тише, маленькая. Вот так. — И не двинешься, только ее все равно колотит. — Ачаи, девочка. Старая Маканта выжила из ума. Все, что она на самом деле чует — это приближение ноа. Больше она не видит ничего. Ничего, понимаешь?

Помотала головой. Не понимает.

— Клянусь тебе, Ачаи. Нет на тебе никаких отпечатков, кроме моих.

— Т-твоих?

Правильно, вот об этом мы и будем говорить. Сколько потребуется.

— Моих. И будет больше. Прямо сейчас. Вот так. — Ладонь скользит по телу, гладит, успокаивает. — И вот так. — Целовать, унимая нервную дрожь, отгоняя страх. Медленно. Долго.

Шевельнулась, запустила пальцы ему в волосы, и губы отвечают, и этот вздох-полустон… да. Вот так.

Опять напряглась. Что теперь такое?

— Ланеге, это же ноа! У тебя нет забора.

— У меня вместо забора целое Ингелиме, Ире. И я напомнил охон-та Кулайсу, что здесь цветок из его вод. Не бойся.

— Я видела в прошлом году. Зло, размазанное о невидимую стену. Оно летело над озером, и только у забора… Тогда Ингелиме не удержало…

— Тогда — было тогда. Раз ты видишь — смотри. Вон там, в просвет между деревьями.

Приподнялась на локте, вглядываясь в темноту за окном. Кажется, там, между бьющихся на ветру сосновых ветвей, и вправду что-то висело неподвижно, отливая бледной зеленью. А может, и нет. Но холодная лапа, сдавившая горло, разжалась, хотя и не отпустила совсем.

— Ты попросил Хозяина Вод… и что — он — ради меня?..

— Или ради меня. Или ради нас обоих. Или ради себя самого. Какая разница, Ире? — потянул за плечи, опрокидывая. — Иди ко мне. Вот так.

Снаружи ревел ноа, стекла в окнах вздрагивали и дребезжали, озеро бурлило и плевалось, по берегам гнулись под бешеными порывами ветви и стволы, и где-то там, на берегу между лесом и водой, прятался за заборами и засовами перепуганный Тауркан, прислушиваясь к ненастью и шепча древние слова, отводящие беду.

Здесь и сейчас — слов не было.

Ты — моя. Я — твоя.

Вот так.

--

Проснулась. Солнечный луч щекотал ресницы. Ух, как поздно. Давно следовало бы встать… Ланеге не было рядом, и подушка уже остыла, а снаружи доносились неразборчивые голоса. Торопливо натянула шорты и футболку, наскоро умылась, вышла на крыльцо.

Они сидели к ней спиной. Ланеге аккуратно сворачивал большой кусок темно-красной ткани неясного назначения, по краю с него свисали огненно-оранжевые шелковые ленты. Уловил движение за спиной, сказал, не оборачиваясь:

— Орей, Ире. Иди сюда, помоги сложить.

— Доброе утро, — ответила Ирена, переступила босыми ногами по теплому дереву. Покосилась на того, второго. Широкая рубаха, вроде бы — из тонкой серой кожи, а может быть, и нет. Странный материал. Серебристые густые волосы до середины спины. Лица не видно. Сидит, дымит трубкой.

Прошла между ними, остро сожалея, что влезла в шорты, а не в джинсы — пусть бы жарко, но мимо этого седого было почему-то невыносимо неловко идти с голыми коленками. Ощутила внимательный оценивающий взгляд, услышала тихое одобрительное хмыканье. Обернулась.

Лицо у него было молодое, а глаза старые. Гость смотрел на нее из глубины столетий. "Сквозь толщу вод", — подумала Ирена, похолодев. Но постаралась не подать виду. Немного смешно кланяться, когда ты в шортах, и все-таки она поклонилась вежливо. Гость кивнул, пыхнул трубкой и спросил слегка насмешливо:

— И вот это, значит, произрастает в моих водах?

— В Таурканской бухте, — ответил Ланеге. — Но выросло не здесь. Я пересадил цветок в Ингелиме, а теперь вот — пытаюсь укоренить у берегов Чигира. Ире, милая, помоги же, в четыре руки быстрее управимся.

Ирена подошла к нему, взялась за край ткани.