Сказать да не солгать…

– Берите, мамаша, соску, владейте. В ней ключ к будущему вашего Юрия, Георгия-Победителя по-старинному. Софья Ивановна доложит мне о результатах спасательной операции, – он, многозначительно взглянув на санитарку Соню, стал прощаться с пациентами – уже приободрившейся молодой матерью и пока ещё синюшным от долгой голодовки её сыном – и вдруг остановил их неожиданным вопросом:

– А каков процент жирности молока вашей Мурки?

– Не знаю… Но молоко у Мурки очень вкусное.

– И полезное, – не преминула добавить бабушка.

– Считаю также, – с важным видом выразил чувство гордости коровьим рогом отечественный педиатр, – наше старое русское роговое приспособление бьёт по всем статьям сработанное рабами Римской империи (патриции рук не марали). Женщины Рима, если у них не было своего молока, кормили малышей заёмным с помощью керамических рожков в форме зяблика или поросёнка. Судя по тому, что глиняных зябликов и поросят археологи часто находят в саркофагах римских младенцев, пользы от керамики было мало.

После экскурса в историю лопасненцы и вовсе воспряли духом. Рог с надвинутой на него резиновой соской добрых два года сопровождал меня по жизни. Я очень скоро набрал вес и раньше своих сверстников встал на ноги. Стоя с коровьим рогом в руках, выглядел геройски.

В семейном альбоме хранятся две карточки, демонстрирующие эффект кормления Муркиным молоком. На одной мне около года. Фотография сделана в жаркий августовский день. Упитанный карапуз сидит на лавочке, болтая ногами. Меня посадили на лавочку в саду. Видно, что я научился ходить, но забраться на лавку самостоятельно не смог бы. Снимок бледный, любительский, неважнецкий. На мне смешное одеяние – летний комбинезончик трикотажный. Закрыто только тельце, живот, грудь, спина, на плечах «бойца» обращают на себя внимание две пуговицы, закрепляющие трикотажное изделие на фигуре маленького человека. Очевидно: мальчик хорошо развит для своего годовалого возраста. Щёки, шутили окружающие, со спины видать.

Другая фотография, сделанная в ателье, с явной целью подвести черту под начальным периодом жизни первенца. В семье молодых супругов Бычковых наступил покой и благоденствие, счастливая жизнь, благополучие. Мальчику, к щекастой округлой голове которого прижались тесно родители, мать – слева, отец – справа, хорошо на этом свете. Ему два года. Он крепыш. Радует родителей осмысленностью взгляда. Спасибо Мурке! Как при мне вспоминали бабушка и Софья Ивановна, её дочь, я долго не расставался с рогом, в котором булькало вкусное и полезное Муркино молоко: ходил по дому и по улице с рогом и в возрасте, существенно зашкаливавшем за полные два года.

Телесная доброта сопровождал меня лет до пяти-шести. Мальчишка-сосед, взрослый по отношению к моим годам шалопай Васька Арефьев, бывало, как только завидит меня, орёт на всю Почтовую:

– Тощий-баски, дать тебе колбаски?

Тощий – это, так сказать, Васькина ирония насчёт моих щёк и прочего благоутробия, а приварок «баски» имел историко-футбольное происхождение. В тридцать шестом Испания – в огне гражданской войны, и тем не менее в Москву на матч со «Спартаком» прибыла из страны басков сильная европейская футбольная команда. Баски тут же стали притчею во языцех, предметом восхищения и судов-пересудов. Васька же не преминул прицепить к прозвищу «Тощий» словечко «баски» – название народа, живущего в западных провинциях Испании. Меня обижало не это двойное прозвище, а назойливость, с какой Васька, жирный, здоровенный, с несообразной квадратной фигурой, неопрятный парень, завидев меня, выкрикивал на манер квакающей лягушки:

– Тощий-баски, дать тебе колбаски?

Однажды он так допёк меня своим ором, что я огрызнулся:

– Пукало-чекукало!

«Пукало» да с загадочным прибавлением «чекукало» задело моего обидчика и прилипло к нему, потому что было самой правдой. Васька, не стесняясь, издавал прилюдно непристойны звуки. Он пукал и на улице во время игры в чижика или в лапту, и на речке Лопасне при всей честной компании. Помнится, Васька тогда отвесил мне, карапузу, здоровенную оплеуху… и замолчал навсегда. Тощий-баски словно умер, скончался.

До сих пор в моём рассказе-воспоминании Мурка, как выражаются театральные люди, внесценический персонаж. Её молоко совершает чудеса, медицина растолковывает, в силу каких качеств сей природный продукт чудодействен, но о том, как она выглядит, как себя ведет в экстремальных ситуациях, ни слова.