Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

До моего создания ничто не было создано

            к бытию,

Кроме вечного, и я тоже вечно пребываю;

Оставь всякую надежду, входя через меня.

Эти слова мрачного цвета я узрел

Начертанными на косяке входной двери; «Господин,

Эти речи слишком жестоки для меня», –

            воскликнул я. (англ., Сэйерс)]

* * *

Рассмотрим теперь двустишие из «Романа о розе», сопровождаемое французской парафразой (цель которой – сделать текст доступным для современного читателя) и двумя переводами на итальянский:

Maintes genz cuident qu’en songes
N’a se fable non et menconges. (Roman de la rose)

[Многие люди говорят,

Что сны – это обман и ложь.] (М. Гаспаров)

Nombreux sont ceux qui s’imaginent que dans
            les r^eves
il n’y a que fables et mensonges. (Strubel)

[† Есть много таких, кто воображает, будто во снах —

одни лишь враки и обманы. (фр., Стрюбель)]

Molti dicono che nei sogni
non v’`e che favola e menzogna. (Jevolella)

[† Многие говорят, что во снах —

Только вранье и обман. (ит., Йеволелла)]

Dice la gente: fiabe e menzogne
sono e saranno sempre i tuoi sogni. (D’Angelo Matassa)

[† Люди говорят: враки и обманы

суть и всегда будут твои сны. (ит., Д’Анджело Матасса)]

Если оставить в стороне французскую парафразу, сводящуюся к банальности, придется отметить, что первый стихотворный итальянский перевод не отступает от прозаической французской парафразы, поскольку в нем не сохраняются ни размер, ни рифма. Второй перевод отказывается от рифмы и стремится передать исходный восьмисложник двойными пятисложниками. Это подсказывает читателю, что в оригинальном тексте была некая метрика, но не говорит ничего о том, что это за метрика, и предлагает взамен некую иную. Содержание (банальнейшее) сохраняется, но план выражения утрачен или преображен.

Разумеется, Гильом де Лоррис хотел сказать (как он сделает в следующих стихах), что есть правдивые сны. Но разве он начал бы таким образом, прибегнув к риторической фигуре concessio[210]^* и дав слово тем, кто придерживался иного мнения, чем он сам, если бы его язык не подсказал ему звуковой связи между словами songe («сон») и mensonge («обман»)? Почему оба итальянских перевода отказываются от этой рифмы и довольствуются созвучиями sogni / menzogne («сны / обманы») и menzogne / sogni («обманы / сны») – особенно если подумать о том, что второй перевод, начав с первого неверного двустишия, переходит к смежной рифме? Разве нельзя было начать так: Dice la gente che quei que sogna – sol concepisce fiaba e menzogna («Люди говорят: если что приснится – увидишь только ложь и небылицу»).

* * *

Но порой соблюдения правил рифмовки недостаточно для того, чтобы сохранить воздействие текста. В стихотворении Т.С. Элиота «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока» (The Love Song of J. Alfred Prufrock) есть знаменитый стих:

In the room the women come and go
talking of Michelangelo.

[В гостиной дамы тяжело

Беседуют о Микеланджело.] (А. Сергеев)

[† Ср. другие русские переводы:

В гостиной разговаривают тети

О Микеланджело Буонаротти. (В. Топоров)

По комнатам женщины – туда и назад —

О Микеланджело говорят. (Н. Берберова)]

Вполне очевидно, что здесь (как, впрочем, и во всем этом стихотворении) текст играет на рифмах или созвучиях и порою добивается, как в данном случае, иронических эффектов (предусматривая английское произношение итальянской фамилии). Во избежание гротескных решений переводчик может отказаться либо от метра, либо от созвучия. Так поступают Луиджи Берти и Роберто Санези; оба они переводят так:

Nella stanza le donne vanno e vengono
Parlando di Michelangelo. (Berti, Sanesi)

†В гостиной дамы расхаживают,