Сказать почти то же самое

Гадамер (Гадамер 1988) подходит к этой теме с осторожностью, подчас рискуя впасть в известное противоречие. С одной стороны, он утверждает, что «всякий перевод уже является истолкованием» (с. 447)[189]^*, и даже подчеркивает, что всякий перевод происходит как завершение переводческой интерпретации того слова, с которым встретился переводчик.

Как мы увидим, утверждение о том, что для перевода нужно предварительно истолковать текст, – мысль, к которой вполне можно присоединиться. С другой стороны, Гадамер пытается показать глубинное структурное тождество интерпретации и перевода, характеризующее оба эти вида деятельности как компромисс (позитивный), который я называю «переговорами» (с. 450):

И подобно тому как разговор… колеблясь между противоположными высказываниями, может в итоге прийти к компромиссу, так же и переводчик, взвешивая и выбирая, ищет наилучшее решение, которое во всех случаях может быть лишь компромиссным. И как в разговоре мы, чтобы понять точку зрения собеседника, ставим себя на его место, так же и переводчик стремится поставить себя на место автора. Но подобно тому опять-таки как в разговоре это еще не означает взаимопонимания, так же и для переводчика это еще не значит, что воспроизведение удалось. <…> Таким образом, ситуация переводчика, по сути дела, совпадает с ситуацией интерпретатора^*.

Однако чуть ниже Гадамер вновь утверждает, что всякий переводчик является интерпретатором, из чего не следует, что всякий интерпретатор – переводчик; и наконец, он признает, что «задача воспроизведения, которая стоит перед переводчиком, отличается от общегерменевтической задачи, которую ставит перед собой любой текст, не качественно, но лишь с точки зрения степени» (с. 451)[190]^*. Это утверждение о различии в степени интенсивности кажется мне основополагающим. На нижеследующих страницах я как раз и попытаюсь различать степени интенсивности.

Гадамер действительно утверждает (с. 452), что «всякое понимание – истолкование»^* (причем утверждает он это в своей перспективе, согласно которой в новой актуализации смысла того или иного текста горизонт переводчика является определяющим – аспект, в котором никто не усомнится). Однако через несколько страниц он приводит весьма важный пример: «Процесс понимания целиком осуществляется здесь в смысловой сфере, опосредованной языковым преданием. Какая-нибудь надпись ставит поэтому герменевтическую задачу лишь тогда, когда уже существует ее (предположительно правильная) расшифровка» (с. 454)^*.

Так вот, эта верная расшифровка надписи для Пирса уже была бы интерпретацией (как была интерпретацией расшифровка, осуществленная Шампольоном, сравнившим три текста на Розеттском камне: иероглифический, демотический и греческий). Отсюда видно, что для Пирса интерпретация – понятие более широкое, чем интерпретация герменевтическая. Поэтому можно было бы сделать вывод, что дешифровка Розеттского камня (для Пирса, несомненно, интерпретация), опирающаяся на сравнение трех версий одного и того же текста (или, точнее, двух переводов и текста-архетипа), с точки зрения герменевтической еще не будет пониманием, а потому и интерпретацией.

Стайнер (Steiner 1975) в главе под названием «Понимание как перевод» утверждает, что перевод в строгом смысле слова – это лишь частный случай того отношения коммуникации, которое каждый удавшийся лингвистический акт налаживает в пределах данного языка. Далее (Steiner 1975» IV. 3) он допускает, что теория интерлингвистического перевода может пойти двумя путями: это способ обозначить либо действующую модель всех обменов значением (включая интерсемиотический перевод, или трансмутацию, Якобсона), либо один из подразделов этой модели. Стайнер заключает, что обобщающее определение более поучительно, и принимает его как таковое. Но, пояснив свое предпочтение, Стайнер проявляет достаточную осмотрительность, соглашаясь с тем, что выбор неизбежно зависит от стоящей за ним теории языка (я бы сказал – «семиотики»). Как мы увидим впоследствии в этом моем сочинении, я очевидным образом отправляюсь от иной теории языка и заявляю об этом открыто, считая, что мой выбор более верен выбору Пирса и (вопреки видимости) Якобсона.