«Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков

Менялся стиль. В военно-учебных заведениях, управлениях — все больше людей интеллигентных, «милютинцев» (в честь проводившего военную реформу министра Дмитрия Милютина). Наука, преподавание, гуманность, знания, все то, что поганой метлой изгонялось из николаевской армии, теперь возвращалось. Разумеется, возвращалось с относительным успехом, с сохранением немалого числа офицеров, представленных позже в купринском «Поединке». И все же общее направление, репутация новой армии соответствовали тому, что происходило в судах, земстве, просвещении. В частности, заметной чертой милютинской политики было бережное отношение к интеллигентной молодежи, стремление не столько перевоспитать армейской лямкой «университетских умников», сколько и у них поучиться…

Итоги

Россия стала другой. Был сделан пусть первый, но заметный шаг по пути превращения страны в буржуазную монархию. Можно сказать, что тип российской жизни определился на несколько десятилетий, по меньшей мере до 1905 года. Это в три-четыре раза меньший срок, чем время действия реформ Петра, однако надо учитывать и значительное ускорение исторического процесса.

Когда мы говорим, что реформ хватило на 40–50 лет, мы отнюдь не предлагаем идиллическую картину гражданского благоденствия. В известном смысле, наоборот, преобразования как раз стимулировали гражданскую активность, и мы частенько путаем резкие выступления против недостаточности реформ и определенные возможности для таких выступлений, которые этими самыми реформами даны!

Да, огромное помещичье землевладение осталось, но крестьяне освобождены с землей, и, худо-бедно, до начала XX века серьезных аграрных беспорядков в стране нет.

Самодержавие тоже налицо, но все же — с земствами, судами, с печатью, куда более свободной, чем прежде, с новой армией.

Часто и постоянно пишут, что реформы могли быть много лучше, могли быть «доведены до конца». Позволим себе с этим и согласиться, и поспорить.

Реформы могли быть много хуже — это мы видели, разбирая каждую из них. Осмелимся заметить, что за краткий срок было все же сделано немало: так оценивать велит принцип историзма, меряющий события по законам той эпохи, а не по критериям более поздним.

Дело было не в том, что мало дали, — в исторической негибкости тех, кто давал.

«Революция сверху», с одной стороны, весьма эффективна, ибо осуществляется самой могучей силой в стране — неограниченным государством, с другой — этот «плюс» быстро становится «минусом», как только дело доходит до продолжения, внедрения преобразований.

Начатые сверху перемены могут быть закреплены, усвоены, продолжены только при активном участии, содействии общества.

Вспомним: так было с дворянским обществом, которое весь XVIII век «переваривало» революцию Петра; при этом оно продолжило начатое государством дело, а затем все преобразовало в своем духе (например, потребовало и получило не запланированный Петром закон о вольности дворянской).

Петровские реформы успешно продолжались, потому что дворянское общество и государство длительное время были в целом заодно…

То многое, что было сделано в 1855–1874 годах, также требовало «общественного продолжения», общественного соучастия, но тут-то как раз нашла коса на камень…

Борис Николаевич Чичерин, весьма умеренный либерал из правого крыла профессуры, известный историк и юрист, был избран московским городским головой (что само по себе свидетельствовало о большом доверии к нему властей, так как московские генерал-губернаторы очень сильно вмешивались в подобные выборы). Во время посещения царем Александром III второй столицы Чичерин, как полагалось, произнес речь, где позволил себе крохотные намеки насчет того, что умеренные «солидные» силы купечества, интеллигенции сочувствуют монархии в ее борьбе против «смутьянов», однако, к сожалению, «одно правительство, очевидно, не в состоянии справиться <…> Нужно содействие общества. Возможность этого содействия существует; начало ему положено в великих преобразованиях прошедшего царствования. По всей русской земле созданы самостоятельные центры жизни и деятельности. Эти учреждения нам дороги; мы видим в них будущность России… Старая Россия была крепостная, и все материалы здания были страдательными орудиями в руках мастера; нынешняя Россия свободная, а от свободных людей требуется собственная инициатива и самодеятельность. Без общественной самодеятельности все преобразования прошедшего царствования не имеют смысла. Мы по собственному почину должны сомкнуть свои ряды против врагов общественного порядка».

В ответ на такую вполне лояльную декларацию последовало предписание министра внутренних дел, запрещающее публиковать речь московского городского головы, «в которой он требовал конституции». Чичерин побеседовал с несколькими сановниками — никто «конституции» в его речи не заметил; однако вскоре последовало распоряжение свыше: «Государь император, находя образ действий доктора прав Чичерина не соответствующим занимаемому им месту, соизволил выразить желание, чтобы он оставил должность московского городского головы».