Скажи, что любишь меня

— Конечно-конечно, моя госпожа, — шутливо поклонился, разлегшись на столе, сдвигая в сторону тарелки с десертами. Для Киры клубничный чизкейк, для Ярика яблочный штрудель. Пудра с него в некоторых местах осыпалась, потому Тасманов легонько сдул ее с темно-бордовой скатерти, расшитой по краям кружевом.

— Ты чего тут самца изображаешь в течке перед моей женой? — голос Павла Канарейкина раздался прямо над головой Ярика, но тот даже глаз не отрыл, лишь лениво махнул рукой другу, почувствовав, как тот в ответ трепет его загривок.

— Он не хочет с нами праздновать свое день рождения, — послышалось обиженное от Киры, наверняка еще руки на груди скрестила. — Представляешь?!

— Давай Тасманчик, — Паша пихнул друга, заставляя сдвинуться с места, освобождая пространство на кожаном диванчике, дабы мог сесть. Стон противоречия вырвался из груди, но подвинулся, пропуская друга, откидываясь на мягкую спинку и прикрывая глаза, наслаждаясь покоем.

— Все равно не буду с вами праздновать, — проговорил, не открывая глаз.

— Вот видишь!

— Ладно, Тасмантус, — хмыкнул Паша, пихая его в плечо, сплетая свои пальцы с пальцами Киры, с улыбкой смотря на недовольного Ярика. — Но от торта и надирания ушей, после не отвертишься.

— Только, чур, не как в прошлый раз, ты едва не сделал меня Дамбо!

— А это, друг мой, — схватил свободной рукой ухо зашипевшего Ярослава, и потянул на себя. — Чтобы лучше слышал! — рявкнул, резко отпуская, злорадно хихикая. Вести себя, как взрослые самостоятельные мужчины? Не в отношении друг с другом, потому никто особо и не удивлялся, особенно Кира, только посмеивающаяся над этим. В конце концов, на работе, в обществе тот же Паша был сама серьезность, но все что касалось домашних, родни или друзей, он оставался самим собой. Тот же иронично-саркастичный немного бесшабашный Кенар.

Вот только в случае Ярика, тот везде был, как ребенок. Что, собственно, никогда не отрицал.

После плотного обеда встал вопрос, чем себя занять. В обычное время Ярослав попросту нашел бы девушку на оставшиеся полдня, да знатно развлекся, однако в этот раз совсем не хотелось связываться ни с кем. Ожидание самого желанного дня многих праздника превратилось в пытку в надежде, что эти сутки как придется пережить.

Весь город в округе готовился к Новому году, украшая улицы, расставляя еще не собранные елки, увешивая многоцветными гирляндами и игрушками на радость детям. Гуляя по улицам, порой иногда ловил себя на мысли, что хочется запечатлеть снующую туда-сюда толпу, выхватить пару кадров, успеть поймать момент предвкушаемой радости на лицах прохожих, когда они забывали о заботах, рассматривая разукрашенные к празднику витрины магазинов. Кто-то уже вовсю покупал подарки, кто-то готовился к отъезду в теплые страны, кто-то сам приехал в столицу на каникулы, а кто-то загруженный делами даже не замечал суеты вокруг. Приподняв воротник зимнего пальто, вздохнул, выпуская белый пар изо рта, лениво приподнимая смартфон, делая пару удачных снимков. Не профессиональный фотоаппарат, но вполне достойные кадры.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ыыы… мама…

Детский плач заставил опустить руку с телефон, удивленно поворачивая голову в ту сторону, откуда доносился шум. Взглядом ухватил лишь капюшон коричневой куртки с небольшими округлыми, медвежьими ушами. Всего несколько шагов, опустился на корточки подле мальчика лет шести, вытирающего рукавом своей забавной куртки, больше напоминавшей шкуру медвежонка, размазывающего черный маркер по лицу, которым был нарисован медвежий носик.

— И что это за Винни тут плачет в поиске меда? — потянул притворно строго, привлекая внимание малыша. Большие светло-карие заплаканные глаза посмотрели на него в обрамлении потемневших от влаги ресниц, мгновенно покрывшихся корочкой инея от зимней прохлады.

— Я не Винни, — шмыгнул носом малыш. — Я — медвежонок Тедди.

— Правда? — сделал вид, что удивился, прикладывая руку к груди и округляя глаза. — А не похож. Плачешь, словно потерял горшочек меда.

— Маму с папой, — снова хлюпнул носом, утирая глаза усиленно, будто стараясь скрыть свое состояние от чужого дяди, оглядываясь, будто думая, что родители появится как по мановению палочки. Ему явно было некомфортно, ведь столько твердят, что с чужими говорить нельзя и Ярик его прекрасно понимал, потому хлопнув в ладони, привлекая внимание, невольно ища взглядом парочку взрослых в толпе идущих людей.

— Ладно, Тедди-Винни, — потянул. — Как тебя зовут на самом деле?

— Влад, — шмыг носом, покрасневшие белки глаз и грустное выражение на круглом лице ребенка, уже изрядно замершего на морозе. Видимо он бегал по улице в спешке, возможно, искал родителей. А может зачем-то выскочил, поскольку шерстяной клетчатый шарф болтался не повязанный вдоль туловища, а куртка застегнута наполовину. Недолго думая Ярик потянул руку к дрогнувшему малышу, осторожно поправляя одежду, укутывая шарфом и натягивая на голову капюшон.