Скажи, что любишь меня (СИ)

— Давай, завтра расскажешь про свидание! — крикнула в спину Аня, отчего девушка замерла. Прикрыв глаза и тихо чертыхаясь, прижимая к груди сумку, на ходу пытаясь застегнуть теплый пуховик, прозванный Яриком «розовым уродцем».

— Или вообще завтра не приходи, забей на работу и возьми, наконец, отпуск!

— Завали этого холеного белобрысого мамонта, будь настоящей женщиной!

— Нам потом подробности горячие!

Женский коллектив — зло в плоти. В этом Кошкина не сомневалась, выбегая белокаменного здания какого-то бывшего дворца, в советское время переделанного вначале под штаб НКВД, затем отданного государству, а после службе судебных приставов. Так спешила убраться подальше, чем в наступающей темноте зимнего вечера совсем не заметила, как к ней шагнул человек. Очнулась лишь, когда он схватил ее за руку, останавливая на ходу. Инстинкты сработали на автомате, перехватила руку, опрокидывая нападавшего прямо на чуть подтаявший недавно выпавший снег, который еще не успели расчистить. Зафиксировала в захвате руку, лишь после заглянула в лицо парня, с ужасом встречаясь с ярко-голубым, почти лазурным взглядом.

— Кошкина, — выдохнул Тасманов. Пытаясь восстановить дыхание после неожиданно удара о твердую землю-матушку, ощущая, будто у него больше нет копчика. — Я с тобой умру раньше, чем увижу пенсию!

Затем подумав, добавил, развалившись на тротуаре, игнорируя удивленные взоры прохожих, спешащих домой:

— Хотя впрочем, я до нее итак по новым законам не доживу.

— Ярик, — выдохнула Раиса, отмерев, опуская рядом на корточки и отпустив его руку. В душе поднялся страх, ужас сковал сердце. Она ему боль причинила по собственной глупости, коря саму себя за дурость. Кто бросается на людей с ничего? Только Раиса Кошкина. — Тебе очень больно? Боже, прости, пожалуйста, я не специально, — коснулась красивого лицо, которое исказилось от страданий. Тасманов так вздохнул, что в пору было скорую помощь вызывать. Потянулась к сумке, судорожно ища смартфон, но услышав слабый, едва слышимый мужской стон, замерла, резко посмотрев на дернувшегося в муках Ярослава.

— Больно, ох, кажется, я сломал позвоночник, — взвыл Ярик. — Седьмой… нет, шестой позвонок, — потянул, опуская ресницы, дернув страдальчески кистью левой руки, лежащей на земле. Рая бросила сумку, глаза обожгли слезы, а сама готова разреветься была, дрожащей рукой пытаясь набрать цифры горячей линии на расплывающимся перед глазами экране.

— Подожди немного, сейчас-сейчас… — бормотала в отчаянии, закусив губу, пытаясь набрать номер, не обращая внимания на промозглый холод, пробравшийся сквозь плотный пуховик и теплые колготки, когда она рухнула на землю в снег рядом с ним. Уже почти нажала вызов, как почувствовала руку Ярослава, скользнувшую сначала по ее спине, потом опустившуюся на задницу. Слезы мгновенно высохли, а умирающей выглядел уж чересчур живым.

— Тасманов… — зарычала, отбрасывая все страх и пережитый ужас. Она же реально подумала, что покалечила его. Прав ее отец, этот идиот точно ребенок. Вот и сейчас хихикал, а потом вовсе начал откровенно ржать, продолжая валяться на спине. Вокруг проходили люди, обходящие их по дуге, некоторые даже пальцем у виска крутили, а Раиса всерьез задумалась о том, чтобы прикончить Тасманова прямо на месте. И плевать, что потом с тоски помрет. Хоть справедливость восторжествует.

— Ой, не могу. Паникерша ты, Рысенок, — хрюкнул кретин, обхватывая готовую наброситься на него Раю обеими руками, заваливая на себя. Девушка принялась отчаянно барахтаться и бороться с ним, сопя возмущенно.

— Ярик! Живо отпустил! Ведешь себя как недалекий олень, — пыхтела, пока не выдохлась. Температура на улице была около ноля градусов, да еще опять начавший падать снег превратил зимний декабрьский вечер в нечто сказочное. Смотрела вверх на темное небо, с которого падали снежинки, почти не реагируя на все происходящее вокруг. Ни стеснения, ни стыда за содеянное. Только крепкие теплые объятия Тасманова да запах хвои, окруживший ее со всех сторон, пока лежала у него на груди посреди тротуара прямо перед зданием, где работала. Шапка давно слетела с головы, отчего теплые волосы рассыпались и, зарывшись в них носом, Ярослав выдохнул:

— Я скучал.

Два простых слова — таких важных. От них прямо пульс взбесился, разгоняясь по венам, пустившись наутек с невероятной скоростью. Снова навернулись слезы на глазах, правда уже не от волнения или боли. Чего-то другого, более теплого и настоящего, ведь не так уж часто Тасманов Ярослав позволял себе подобные откровения.

— Пойдем на каток? — спросил, осторожно садясь с ней в обнимку, продолжая игнорировать перешептывания вокруг. Раиса повернулась, взглянув на него ошарашенным синим взором, хлопая ресницами.

— На каток?