Скажи ее имя

Это было в нашу первую зиму. В день прослушивания я поехал с тобой в Нижний Ист-Сайд, стоял мрачный февральский воскресный вечер. Пока ты была в звукозаписывающей студии, которую под это дело снимала группа, я ждал в кафе рядом с Музеем американской коммуналки. Я сидел у окна, потягивал кофе, пытаясь радоваться за тебя, мелодия «Стефани говорит…» вертелась у меня в голове как самая грустная прощальная песнь в мире. И я чувствовал горе. Вернее, не всю его губительную тяжесть, а только тень, словно тень акулы проскользнула по мне в тот день. Скоро все изменится. И я должен смириться. Ты вошла в кафе, с натянутой глуповатой улыбкой села на табурет рядом со мной, отхлебнула кофе, оставив на белом ободке чашки смазанный отпечаток красной помады, и только после того как ты проглотила огромный кусок заказанного мной морковного торта, твоя улыбка наконец стала широкой и искренней, с прогалинкой в передних зубах, и ты весело сообщила: представь, чувак, Рауль сказал, что в жизни не слышал такого отстойного голоса, что я понятия не имею, как нужно петь. Но все были очень милы. А девушка, приходившая до меня, была так хороша, что они просто обязаны ее взять. Они снимали всех претендентов на видео. Фрэнк, мы должны заполучить и уничтожить эту запись!

Я тогда сказал тебе, какая ты смелая и как я горжусь тобой, как мне нравится твое исполнение «Стефани говорит…» и как много я готов отдать, чтобы посмотреть это видео.

Так или иначе, тебе на роду было написано стать звездой. Однако страх, что это может оказаться неправдой, не отпускал тебя ни на минуту: страх, что ты — это всего лишь курсы, которые ты прослушала, школы, в которые ходила, книги, которые читала, языки, которые знала, твои стипендии, диссертация по Борхесу и англоязычным писателям и т. п., а не кто-то поистине уникальный, с собственным, исключительным даром. Тебе отчаянно хотелось обладать чем-то, что принадлежит тебе одной. Я был только твоим, но тебе было нужно нечто иное.

26

«Ла каса гранде» — так мы называли Коламбию, «Ла каса чика» — магистратуру по писательскому мастерству. Эти два имени использует почти каждый мексиканец: первым он называет дом своей семьи, где живет с женой и детьми, а вторым — секретную квартиру, где видится с любовницей. Три раза в неделю Аура преподавала в Коламбии, параллельно работая над диссертацией и помогая организовать научную конференцию под началом ее факультета. Занятия в магистратуре проходили по вечерам два раза в неделю, их сопровождали нескончаемые письменные задания и списки литературы для обязательного чтения. Она соглашалась на любое предложение мексиканских журналов и периодически делала обзоры англоязычной литературы. Можно ли постоянно тащить на себе такой объем работы и не надорваться? Вряд ли.

Нам нужно продержаться до лета, уговаривали мы друг друга. Летом мы проведем целые две недели в Масунте — на нашем любимом тихоокеанском побережье. Ни один из нас ни разу не проводил на море больше недели кряду. Наш медовый месяц длился шесть дней.

В Коламбии только самые близкие друзья знали, что Аура учится писательскому мастерству. Если бы это всплыло, ее бы, вероятнее всего, отчислили; на нее могли подать в суд или даже депортировать. Депортация была нашим ночным кошмаром. Аура находилась в США по студенческой визе, полученной по приглашению Коламбии. Но что, если его аннулируют? Политику Сити-колледжа в отношении правового статуса студентов можно было охарактеризовать как «не спрашивай, не говори»^[46], и помощи при общении с иммиграционными чиновниками ждать не приходилось. Брак с гражданином США больше не гарантировал получения гринкарты, как это было раньше, и меня предупредили, что теперь это крайне муторный процесс, со множеством подводных камней. Мы понимали, что нам необходим адвокат по иммиграционным делам, однако руки у нас дошли лишь до того, чтобы приклеить на холодильник телефон юриста, рекомендованного Сильверманом.