Скажи ее имя

Но она обернулась: выражение ее лица стало немного озабоченным, а улыбка менее сияющей. У нее был крупный нос, испещренный бледными веснушками или крошечными родинками, но самое забавное, что в анфас он выглядел маленьким, ну или обычным, округлым и немного вздернутым. Как и все в ее облике, даже нос казался дружелюбным и полным индивидуальности.

Вы приехали из Провиденса с друзьями? — спросил я.

Нет, не совсем, сказала она. Я доехала на автобусе, до автовокзала, — она смущенно улыбнулась, как бы подразумевая, что ей очень нравится произносить эти слова.

Что это значит — она приехала «не совсем» с друзьями?

Что вы изучаете в Брауне? — спросил я, и она рассказала, что получила стипендию и теперь изучает в магистратуре латиноамериканскую литературу. Все стало ясно. Она приехала в Нью-Йорк из профессионального интереса к романам Хосе Боргини.

Ну, и он мой друг, сказала она.

Как же я мог не догадаться?! И я сказал: о-о-о, о’кей, вы подруга Хосе. Отлично. Значит, вы пойдете на ужин к Габриэле?

Не-е-ет, сказала она печально, я не пойду. Она поджала губы и пристально посмотрела на меня, как бы пытаясь решить, стоит ей объясниться или нет. Клянусь, мое сердце подпрыгнуло, и я подумал, что приглашу ее на ужин, плюну на Габриэлу и мы пойдем куда-нибудь еще, но прежде чем я успел это сказать, она добавила: Хосе говорит, это закрытый прием. Он сказал, что пытался добыть мне приглашение, но не смог. Это ужин petit comit'e — в узком кругу, специально для его встречи с Салманом Рушди.

Petit comit'e?

Да, сказала она.

Так он сказал? Petit comit'e?

Да, ответила она. Я точно не знаю, что это означает, но это ужин petit comit'e. Может, они собираются обсудить величайшие проблемы мировой литературы и спасти всех нас? Затем, понизив голос, чтобы изобразить отеческий тон, мало походивший на елейную манеру Боргини, она произнесла: «Ты же понимаешь, как все устроено, Аура. Это же Салман Рушди».

Ее забавный глубокий голос, потерянная улыбка и вздернутые плечи заставили меня расхохотаться в голос. Понятно, сказал я. А пока мы все будем на petit comit'e, чем займетесь вы?

О, я просто вернусь в отель и буду ждать, сказала она.

Я был ошарашен. Как мог Боргини встречаться с ней, если даже не собирался взять с собой на прием? Тогда почему она должна вернуться в его отель — в его номер? — и ждать? Ждать чего? Почему он не пригласил ее на прием?

Это безумие, сказал я. Нет ничего особенного в ужине с Салманом Рушди. Да любой житель Нью-Йорка рано или поздно поужинает с Рушди. (Не то чтобы мне когда-то выпадала такая возможность.) Конечно же, вы пойдете с нами. А если нет, то я буду ужинать с вами где-нибудь еще.

О нет, не делайте этого, — взрыв хрипловатого смеха; тогда я впервые услышал этот смех.

Секунду спустя мимо нас, по направлению к столу с вином, прошла Габриэла, и я тронул ее за руку. Габриэла, сказал я, это Аура. Подруга Хосе Боргини. Она ведь может присоединиться к нашему ужину, правда?

Габриэла взглянула на Ауру, на меня, ее огромные глаза расширились, будто пытаясь приспособиться к более яркому освещению. Почему нет? — сказала она. Да, конечно.

За ужином Боргини сидел, зажатый между Габриэлой и Салманом Рушди — знаменитые узкие глаза с тяжелыми веками, и на удивление ангельские черты лица под лысеющим «пниновским» куполом; неоднозначное выражение лица, сочетающее добродушно-игривое настроение и опасную язвительность. Сидевший слева мужчина куда более крупной комплекции, перегибаясь через него, беседовал с сидевшей справа также более габаритной и бурно жестикулирующей женщиной: Боргини со стороны напоминал лесную соню. Салман Рушди не говорил по-испански и сразу же дал понять, что не собирается весь вечер практиковаться в дипломатичном французском. Но английский Боргини не был достаточно хорош, чтобы поддерживать разговор.