Когда бы мы с Аурой ни приезжали в Мехико, будь то летом или на праздники, она любила таскать меня на длинные пешие прогулки по маршрутам ее детства и юности в окрестностях студенческого городка и по самому кампусу, полуавтономному городу-государству, размером превосходящему Ватикан. Однажды по пути в японский ресторан на авениде Универсидад, остановившись на углу в ожидании зеленого сигнала светофора, она ткнула пальцем в три торчащие на горизонте башни, чуть в стороне от череды торговых центров и более низких офисных зданий, обрамляющих улицу, и сказала, что там, в этом жилищном комплексе, в крайней левой башне, и прошли их с матерью первые годы в этом городе. Башни строились, чтобы принять участников Олимпийских игр 1968-го. В клубах смога и лучах тлеющего солнца они походили на выключатели из голубовато-серого картона, вделанные в серо-желтый небосвод. Пока Аура предавалась воспоминаниям, я смотрел на башни и пытался представить себе лестницы, заполненные воющими котами и свисающими вампирами-наркоманами. Когда загорелся зеленый, мы, держась за руки, пошли дальше. Аура рассказывала, что, поскольку мать боялась выносить мусор к помойке у парковки поздно вечером, она всегда просила соседа составить ей компанию. Сосед был полным, тихим мужчиной, работавшим в лаборатории факультета ветеринарной медицины. Каждый раз, стоя в коридоре, через открытую дверь его квартиры Аура видела облезлого голубого ару на насесте в глубине гостиной и террариумы, в которых сосед держал змей и пауков. Еще у него была маленькая рыжеватая дворняга. Тихий, как и его хозяин, пес практически никогда не лаял, а только юлил и приветливо вилял хвостом, стоило столкнуться с ним в коридоре. Но этот бедный маленький песик, по словам Ауры, страдал лифтофобией. Минимум дважды в день сосед выводил питомца на прогулку, и минимум дважды в день они нескончаемо долго ждали лифт, который поднимался с ужасающим скрипом, и пока они стояли, толстый сосед пытался успокоить пса, поглаживал его, увещевал, но все усилия были тщетны: как только лифт с грохотом тормозил на этаже и двери открывались, перепуганный пес терял контроль над мочевым пузырем и писал прямо на пол. Будто обращаясь к капризному, но все равно балуемому ребенку, толстяк журил пса смиренным гнусавым голосом, который Аура до сих пор могла изобразить: «Ты должен был потерпеть, пока мы не выйдем,
Это ли не пример безграничной любви? — помнится, заметил я, пока мы шли рука об руку по тротуару.
Спустя мгновение Аура ответила: да, но куда большим проявлением любви был бы переезд с собакой в другое место, на первый этаж.
Может, он не переезжал потому, что еще сильнее любил твою мать?
Кто знает, возможно, сказала она. Бедный Аякс.
Аякс? Как мыло? — спросил я.
А-якс, ответила она, как в «
В надежде услышать продолжение, я позволил себе заметить: забавная история. Но ее настроение явно переменилось. Как звали собаку? — спросил я. Не помню, ответила она. Она прижалась ко мне, склонив голову на мое плечо, и до прихода в ресторан мы больше не сказали друг другу ни слова. По меркам Мехико, суши здесь были вполне приличные. Это был семейный ресторан, принадлежавший настоящим японцам, а не, как это часто бывало, переодетым в кимоно мексиканцам с повязками мастеров боевых искусств на головах. Оформление под традиционный японский стиль, с замысловатыми резными панелями темного дерева и красными бумажными фонарями с иероглифами.
Возможно, это случилось у мусорных баков, а не на лестнице, как мне казалось раньше, сказала Аура.
Что, возможно, случилось у баков? — осторожно спросил я.