Вряд ли кто-то ненавидит Ромео сильнее, чем мать Джульетты — я был готов пустить в ход эту заготовку, упомяни Аура когда-нибудь о враждебности ее матери по отношению ко мне. Но Аура этого не сделала, так что я молчал. Теперь, благодаря Фабис, я все знал. Должно быть, Ауре было очень нелегко противиться настойчивым материнским советам. Простого «мамочка, я люблю его» в этом случае было явно недостаточно. Мне вспомнился еще один более ранний эпизод, о котором я почти забыл. Мы проводили в Мексике длинные рождественские каникулы, с начала наших отношений не прошло и трех месяцев, хотя мы уже жили вместе в Бруклине. Остановились мы в квартире в Кондесе (моя аргентинская арендаторша прожила там меньше двух месяцев и вернулась к мужу). Я так разрекламировал Ауре это место — могло показаться, что речь идет о целом этаже роскошного флорентийского палаццо, — что Аура была разочарована. Она не видела прелести в прогнивших французских окнах с выбитыми или потрескавшимися стеклами, в кухонном окошке, выходившем на крошечный глухой дворик, где в дождливое время года плодились москиты, в постоянном запахе газа от плиты, в купленной на уличных барахолках грубо сбитой мебели, но хуже всего была наша спальня, без окон, со стенами и потолком, испещренными засохшими пятнами от раздавленных москитов, оставшихся как напоминание о жутких часах бессонницы, которые я провел, стоя на кровати или прыгая по комнате со свернутой газетой или мухобойкой в руках.
Вероятно, я впервые столь сильно разочаровал Ауру. Что это значило? Что, если я сам был как эта спальня? Нерадивый, стареющий наркоман-романтик, чьи радужные обещания оборачиваются мрачной, душной клеткой с испещренными кровью стенами и неудобной дешевой кроватью. Да, да, он таков, это лучшее, что можно от
Что происходит? — взвыл я, когда она вернулась домой. Что я сделал? Ты права, эта квартира — полное дерьмо, я избавлюсь от нее. О господи, ты больше не любишь меня! Все кончено?!
Она смотрела в пол. Она стояла по другую сторону кровати и разглаживала складки на старом стеганом пледе, служившем нам одеялом. В комнате была мертвая тишина. Ноги и крылья насекомых на стенах начали подергиваться, мое разрывающееся на части сердце превращало москитов в зомби, готовых выпить из него всю кровь.
Наконец Аура сказала: дело не в этом, Фрэнк. Не волнуйся, все это ерунда, скоро пройдет.
И все прошло уже следующим утром, как стремительная лихорадка: она снова была такой как раньше, будто все это время притворялась, снова стала повсюду таскать меня за собой. Тем утром она хотела, чтобы я поехал с ней к Дому с привидениями. Мы никогда не обсуждали, почему она была так холодна со мной. Я был счастлив навсегда оставить эти три дня позади, словно их коснулась печать смерти.