- С той же и даже большей вероятностью она нарвется на драму и даже на трагедию, оставаясь здесь, с нами. Вот ты хотела отдать ее в какое-то ученое заведение. Ты хоть думала, чем это грозит? Прежде всего - социальные отношения: они в любом случае у нее окажутся уникальными. Это будет встряска посильнее камушка на дороге. Это пожар в сухой, как солома, душе, неготовой к жизни взрослых. И я, как ты верно подметила, не всемогущ, чтобы бестрепетно и постоянно держать руку на пульсе всех ее коллизий, адекватно оберегать, направлять, спасать, лечить неизвестно от чего еще... Я не являюсь филиалом какого-нибудь научно-исследовательского института мозга, а Тима не крыса для экспериментов. И не собака Павлова.
- Ты больше не хочешь ответственности, - продолжала свое жена, горько плача и шаря по карманам, словно отыскивая завалившуюся за подкладку шпаргалку.
- Я никогда не хотел ответственности. У меня ее и не было.
- Вот именно - не было. Особенно когда невесть зачем отправил девочку в магазин, отчего все и перевернулось...
- Не передергивай. Зачем отправил - я знаю, и ты знаешь. Но все действительно перевернулось. Значит, моя роль в ее судьбе окончена. Раз твой любимый Бог не воспрепятствовал этому судьбоносному походу Тимы в супермаркет, значит, такова Его воля. Значит, ее созревание для этого античуда имеет смысл, неизвестный нам, потому все и состоялось так мгновенно.
- Может быть, Он этим и хотел показать: вот другой мир, Тима, зримый глазами, слышимый ушами, посмотри, подивись! - У жены профессора затеплилась слабая надежда переспорить его.
- Во-первых, Он не склонен к беспочвенному хвастовству перед первой попавшейся девчонкой. Во-вторых, я битый час цитировал тебе Библию, чтобы показать - как Он изначально относился к тем, у кого после извест?ного завтрака с плодами открываются глаза. Как говорят в детсаду, первое слово дороже второго. Я предпочитаю постигать Его волю из первоисточника, а не из сопливых озарений сентиментальной бабы. Прости, дорогая! - отрезал профессор.
- Прости, Господи... - прошептала жена профес?сора.
- Вот и скажи это Богу.
Василий Моисеевич вышел из-за стола, налил себе и супруге по стакану воды, залпом выпил и покинул клинику. Прогуляться на свежем воздухе.
Последнее письмо Анне
"Дорогая моя Анна! Вот и наступила свобода. Прямо на меня. Каблуком.
Возможно, что часть ее давления перейдет и на тебя.
Объясняю человеческим языком.
Мы с доктором Неведровым порвали наш контракт! И даже сожгли. Ты веришь? Кстати, я не давала ему обет молчания, то есть тайны в нашем разрыве нет никакой - с моей точки зрения. Возможно, наши с ним точки зрения не совпадают. Собственно, кроме тебя, я никому и не скажу и не сказала бы, да и вообще клиенты нашего доктора обычно молчат пожизненно и посмертно. Ввиду специфики его работы.
Желчность моего тона - автоматическая, по инерции. Извини. На самом деле все изменилось, и ты обязана это знать. Доктор на прощание назвал меня жестокой, а мою душу - недоброй. Еще месяц назад я из его уст восприняла бы это как комплимент. Но сейчас все очень изменилось, и мне его даже жаль. Тем более что я, как он думает, изуродовала его телепатию, лишив рабочего инструментария. На то были, конечно, причины, но я-то вырвалась, а он пока ходит какой есть. Я пока поддержала его версию, но какой из меня маг! Он сам потерял свою голову. Запутался в своем величии. За что, я думаю, и пострадал на один талант, правда, на самый ценный для него.
Теперь в его доме полный разлад и разброд. Подробностей не знаю, но, кажется, это тоже косвенно связано со мной.
В мой последний клинический визит я познакомилась с девушкой неописуемой красоты и удивительно целомудренной души. Я говорила тебе о ней. Помнишь?
Она живет в его доме. Называется секретарша, но скорее всего это его родственница. К жене профессора эта девушка, Тима, относится как к матери. Может быть, это их общий или чей-либо частный ребенок, но в любом случае - если такое чудо возможно вблизи такого монстра, как наш доктор, значит, я чего-то не понимаю в жизни.
Его ближние и пособники - которых раньше я не встречала - априори представлялись мне с копытами, хвостами и прочими рогами. Естественно. И вдруг - ангел! В натуральную величину.
И теперь - представь себе комизм ситуации! - я просто мечтаю вновь оказаться в доме у Василия Моисее?вича, чтобы общаться с этой девушкой. Не знаю зачем. Даже просто видеть ее - одно удовольствие. Она настолько затмевает все, что находится в клинике, что даже профессор начинает казаться приятным человеком.
Мне почему-то сразу расхотелось писать ту трагиче?скую книгу, которую я начала с твоей помощью. Мне захотелось рисовать. Но способностей к этому Бог не дал мне никаких, я абсолютный ноль в живописи и даже не разбираюсь в картинах, написанных другими, даже великими... Я искренне не могу отличить так называемую хорошую картину от нехорошей. А хочется. И вот теперь еще и рисовать Тиму захотелось.
Что ж, буду пользоваться тем, что Бог уже дал. Опишу тебе Тиму словами.