СКАЖИ “GOODBYE”

Мурка знала полгорода, но из близких людей у нее никого не осталось, кроме строгой мамы, да потакающей Александры.

В жаркие вечера она, уставясь в телевизор, валялась на раскладном диване, уже проданном, но еще не отвезенном отцу. Читать не хватало сосредоточенности, и любимый «Дневник княжны Васильчиковой» пылился на полу у кровати. Зато пепельница нужна была постоянно. Ночи стояли жаркие, Мурка скидывала белую простыню с темного в свете экрана тела, потягивалась, и грустила, что так напрасно пропадает никем не востребованная молодость и красота.

По телевизору гнали какие-то бесконечные детективы, девушка смотрела на них до тех пор, пока глаза сами собой не смыкались, и тогда княжна Васильчикова приседала на краешек кровати и говорила, что Мура сама во всем виновата: и в том, что от нее отказались все государственные и военные разведческие структуры, и в том, что пропал Сергей, и в том, что безнадежно утеряно направление ее жизни. И почему-то упрекала Мурку в слепоте и доверчивости. Мура пыталась ссылаться на обстоятельства, цитировала судью Юдит, задавала любимый Сашкин вопрос: как жить дальше? Но княжна Васильчикова только мрачно качала головой и твердила, что счастье - в выполнении своего долга. А Мурке хотелось сказать, что настало, наконец, время любить и быть любимой. И хотелось мстительно припомнить Васильчиковой ее легкомысленные шляпки и завивки в Берлине посреди бомбежек, но княжна ее не слушала, потому что спешила в гестапо, где ее помощи ждали арестованные заговорщики граф Шуленбург и Готфрид Бисмарк.

По ночам Муру выносило из сна, как утопленника на гальку, и она начинала размышлять над своей жизнью. Как так получилось, что пройдя земную жизнь до середины, она ничего не создала и не сохранила: ни дружеской компании, душой которой она была всю юность, ни семьи, ни призвания, ни служения, ни даже любимой работы… Томительное одиночество в эти жаркие ночи было почти непереносимым. Она думала о тяжкой жизни людей в Азербайджане, Армении или Минске, о том, что случилось бы с ней самой, живи она там, и казалось, что она как-то неправильно распорядилась своей жизнью. Мало того, что, вопреки увещеваниям княжны Васильчиковой, Мура не выполняет свой долг и, вопреки увещеваниям Анны, не реализуется, но, вопреки своим собственным стремлениям, она даже не наслаждается своей пустой, бестолковой и бесцельной жизнью. На проверку ничего не осталось от осмысленного, серьезного, самостоятельного существования, которым она так гордилась. Мучила тоска по Сергею. Отдаваться на волю событий больше не хотелось, и из ночи в ночь нарастала потребность сделать какое-нибудь волевое усилие, которое изменило бы ее жизнь и принесло бы долгожданное простое счастье.

В одну из ночей, уже под утро, Мура вдруг решила, что полетит в Милуоки, и с этой мыслью она сразу крепко заснула. Проснувшись утром, обнаружила, что уже десятый час, и что она неминуемо опаздывает в студию, где с ней запланировано интервью для русскоязычного отдела «Коль Исраэль». Но впервые за много дней настроение было отличным. Выпив залпом чашку кофе, Мура в привычном ритме загнанного кролика помчалась к Русскому Подворью, возле которого находилось здание радиостанции. Само интервью было почти полным повторением всего, написанного в её статье, на сей раз по-русски.

Выйдя из студии, Мурка направилась в турагентство. От волнения кровь у нее в венах бурлила, как кока-кола. Оказалось, что прямых полетов в Милуоки из Тель-Авива нет, и она заказала билет в Чикаго на начало сентября. При помощи кредитной карточки платеж можно растянуть на несколько месяцев. Она подумала, что княжна Васильчикова наверняка поступила бы также. И постепенно это безумное предприятие обросло банальными подробностями и начало казаться вполне нормальным, почти трезво взвешенным. Существовала даже маленькая подстраховочка - от билета можно отказаться в течение двух недель. Дело оставалось за малым - получить разрешение Шмуэля на срочный отпуск и выяснить, готов ли Сергей дать ей еще один шанс.

В редакции Мура набрела на главного редактора и, ссылаясь на мытарства последних поездок, выпросила у него недельный отпуск, начиная с 1 сентября. А придя домой, долго нервно ходила по квартире, потом приготовила кофе, и наконец решительно позвонила в Милуоки. Ответила автоматическая секретарша. Писать по электронной почте не хотелось, чтобы не обрекать себя на мучительное ожидание ответа. К тому же, для того, чтобы понять правильно ли принятое решение, необходимо было услышать его спонтанный ответ, тон его голоса. Приходилось смириться с разницей в часах и ждать утра. За бессонную ночь Мура извелась вконец, и начала подозревать, что успела пристраститься к состоянию ожидания как к наркотику. До утра последовательница княжны Васильчиковой так успела сжиться со своими мечтами о полете в Америку и о романтической встрече с Сергеем, что страшно было даже предположить, что, быть может, он ее совершенно забыл.