Скажи им, что я сдался

— Вы кто? — брат обеспокоен. Судя по плохо отмытым надписям в подъезде, фанатики Гао последние дни успели порядком достать его родню. — Как сюда попали?

Ён на автомате ввёл код от подъезда, забыв, что выглядит теперь как совсем другой человек.

— Господин Ширанья дома? — спрашивает он, пытаясь изменить голос. Глупая затея. Юн вздрагивает и оглядывает его пристальнее. — Нет? Тогда зайду позднее… — разворачивается он.

Другого раза скорее всего не будет. По крайней мере до тех пор, пока Ён не разоблачит настоящего убийцу.

— Твою ж налево, — ругается Юн, хватая его за шкирку и затягивая в коридор. — Что ты творишь? Что за маскарад? Зачем тебе отец? Считаешь, мало неприятностей нам доставил?

— Ты узнал меня? — удивляется Ён.

— А есть на свете человек, который выглядит более жалко, чем ты? — проталкивает он его в комнату.

— Почему не на работе?

— Ах, это ты мне тут допрос устраиваешь? — отпускает его Юн, но встаёт у двери, не давая никому возможности выйти или войти. Затем сообщает с долей досады: — Пришлось взять перерыв. Угадай, из-за кого?

— Я… Заявишь на меня? — гадает Ён, что значат действия его братца.

— Повторяю, зачем заявился? — гнёт своё Юн.

— Должен ему кое-что рассказать. — Брату такого объяснения явно мало, потому он продолжает. — Я был в Сером… за Серым домом. — Тело Юна на миг теряет напряжённость, уступая заторможенному удивлению. Он ничего не говорит вслух, но всей своей сущностью как бы спрашивает: «Не пострадал?» Ён сам теряется. Юн никогда не лезет за словом в карман и по малым летам частенько с радостью отвешивал Ёну пинков и лещей, ни капли о нём не тревожась. Но что сейчас у него за выражение лица такое? — Там происходят страшные вещи, — неуверенно продолжает он. — Я навряд ли могу что-то сделать. Но, может, отец…

— У тебя хватает времени переживать за кого-то, кроме себя? — снова вскипает Юн.

— Но там…

Дверной замок щёлкает, оповещая о том, что хозяин квартиры вернулся и вот-вот зайдёт внутрь.

— Тихо, — шипит Юн.

— Почему это? — отталкивает его Ён. — Чего я от отца родного прятаться должен?

— Заглохни! — цедит сквозь зубы тот, но не пускает Ёна из комнаты.

— На открытии церкви ты вела себя отвратительно, — холодно подмечает господин Ширанья. — Теперь пойдёт слух, что моя жена слишком надменна. Я из всех сил пытаюсь держаться на плаву, но что такое со всеми вами? Вы совсем мне не помогаете! Меня почти сняли с выборов. Спасло лишь, что никаких прямых улик нет…

— Их и не будет, — спокойно отвечает госпожа Ширанья.

— Ты уверена? — смеётся над её наивностью тот. — Если бы всё держалось на честности и справедливости, мир бы был совсем другим.

— Мне не понравилось смотреть на труп человека, хоть витрину для него сделали чудесную! Я бы слукавила, если бы не похвалила её во всеуслышание.

— Твоего сына подозревают в убийстве этого человека. — Господин Ширанья злится. Голоса не повышает, но меняет тон. Его слова, словно верёвка, оплетают шеи слушателей. — А ты вздумала насмехаться над ним.

— Я высоко ценю Великого Гао, — по-прежнему спокойна она, — и искренне презираю то чучело, что сегодня видела.

— Оставь своё мнение при себе, прошу тебя, — он проходит к залу, но госпожа Ширанья останавливается у своей комнаты и дальше идти не намерена. — Ради блага нашей семьи.

— Ради твоего блага, — поправляет она. — Все в этой семье должны делать всё ради твоего блага, не так ли?

— Что за глупости ты опять несёшь? С собой путаешь? Сколько мы, а в особенности, Ён…

— Вот именно! Сколько раз я говорила, что не хочу двух детей? Я же предлагала… — Её голос срывается, и некоторое время она молчит. — Я предлагала, избавиться от одного, пока он ещё не родился. Но нет! Тебе нужны были оба! О чём ты думал? Обо мне? О сыне, которому придётся быть всегда вторым? Нет, ты думал о себе. Ты думал, каким необычным будешь выглядеть на фоне прочих. Пусть не все хорошо отзовутся, но точно ни с кем не спутают.

— Именно поэтому ты не хотела рожать, — язвит господин Ширанья. — До последнего от себя не отпускала. Чуть обоих не сгубила — и его, и себя? Потому что решила, что он поможет построить мне образ…

— Чудесного семьянина? — не выдерживает она. — Что в тебе чудесного? Ты подумал, что будет со вторым сыном? Как ему придётся жить? Что терпеть? А, может быть, ты подумал обо мне как о матери, которой придётся бессильно наблюдать за тем, что ним творит наше замечательное цивилизованное общество? Нет? Нет! Тебе было всё равно!

Ён порывается остановить спор, но Юн не пускает его. Тоже прислушивается, но его их перебранка не смущает. И сколько же раз он был свидетелем их перепалок, что считает их чем-то обыденным? Ён впервые попадает на ссору родителей, и она видится ему неестественной, инородной, будто два совершенно чужих, неизвестных ему человека притворяются родителями и обвиняют друг друга и всех вокруг в том, что несчастны.

— Ты глупая женщина! — не выдерживает господин Ширанья. — Столько лет мы вместе, а ты никак не проймёшь, ради чего я стараюсь?