Скажи им, мама, пусть помнят...

Если принять во внимание, что Хасковский район в основном сельскохозяйственный и что в свое время земледельцы[25] пользовались там довольно большим влиянием, то надо признать, что во многих селах мы добились большого успеха и нам удалось создать там крепкие организации.

Первые ячейки мы организовали в селах Горни-Извор и Крепост.

В связи с переворотом 9 июня комитет партии в Хасково принял решение действовать. Он находился в боевой готовности. Должен подчеркнуть, однако, что мы допустили ряд ошибок: во-первых, дожидались приказа из Софии, во-вторых, не проявили достаточной активности и не использовали свои связи в казармах.

Начальник гарнизона — представитель земледельцев — также ждал указаний по своей линии. Но офицер Димитр Радев и еще один офицер, имени которого не помню, заставили его отдать приказ о захвате города.

Партийный комитет собрался, были приняты правильные решения, мы приготовились к активным действиям, но ничего реального не осуществили.

Гочо глубоко вздохнул, вероятно очень тяжело переживая эти события.

— Ох, это длинная история, Ватагин! Потом между нами возникло много споров. Меня послали в Софию, где я встретился лично с Тодором Лукановым. Позже нам прислали письмо, в котором указывались причины, оправдывающие многое, но только после вмешательства Васила Коларова и Георгия Димитрова из Коминтерна все вопросы, связанные с 1923 годом, были полностью выяснены.

Позже я вошел в состав ЦК комсомола, где отвечал за партийное воспитание молодежи. Я работал почти со всеми видными тогда руководителями молодежи, в том числе с Йорданкой, Сашо, Малчиком, Лиляной, Титко, Нинко, Еленой и многими другими товарищами. Где теперь все они? Нет, они и теперь не могут быть в стороне. Наверняка они на передовых линиях в городах или на гайдуцких тропах бунтарской Болгарии.

Гочо встал, опираясь на свою винтовку. Юмрукчал был безмолвен, словно хранил какую-то тайну, и от него веяло холодом, а со стороны Марагидика загадочно мигала Полярная звезда.

— Видишь ее? — растолкал меня Гочо. — Она мне сердце согревает. Там, на севере… там побывал и я. Я тебе об этом не рассказывал.

— Где?

— В Советском Союзе, на моей второй родине!

Я подскочил от неожиданности. Это показалось мне невероятным. Гочо никогда не рассказывал мне об этом. И вдруг…

Я увидел его совсем в другом свете. Как будто он принес с собой свет кремлевских звезд. И, как на экране, передо мною мелькнули тени Павки Корчагина и Штокмана, Ватагина и Чапаева, чьи имена мы унаследовали в суровой борьбе. Я вспомнил об увиденных советских фильмах, об услышанных мною песнях, которые я и сам умел петь. Мгновенно я представил себе бесконечные просторы советской земли, легендарные битвы — о них я читал в «Войне и мире». Но вот я увидел перед глазами страшные пожары войны. И мне показалось, что я слышу издалека призыв: «Вперед!»

В этот момент я вспомнил и о своем деде, часто рассказывавшем мне о непобедимой силе братушек, о великих русских людях. Вспомнил и стихи Вазова о России:

Россия, как ты нас пленила!
Твое имя святое, родное, милое,
Оно и во мраке нам светило…

Я прислушался к шуму гор, и мне показалось, что в нем звучал мотив песни «Священная война»:

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!..

— Зимой 1924 года в морозную северную ночь, — продолжал Гочо, — я сел в поезд Москва — Рига с фальшивым паспортом на имя студента Константина Ризова. Меня провожали верные товарищи. Они же усадили меня к купе первого класса. Рижский вокзал оказался очень многолюдным. Куда-то торопились и молодые, и старые: одни уезжали, другие возвращались. Это были очень неспокойные времена…

Я забился в угол купе и ждал, когда состав тронется.

В купе вошел незнакомый тучный человек, который с трудом мог поворачиваться и пыхтел как паровоз. Но сумев взобраться на верхнюю полку, он жалобно посмотрел на меня, не сказав ни слова, но я понял, что он просит меня поменяться с ним местами.

Я уступил ему свое место, но не спускал с него глаз. Вдруг я заметил, что мой толстяк выворачивает карманы брюк и пиджака и выкидывает из них изорванные бумажки. Я подумал: «Похоже, что это мой коллега. Кто знает, может, он вроде меня тоже куда-то собрался? Мир широк, земля огромная, но все же судьбы людей нет-нет да и пересекаются».

Наконец мы устроились: он на нижней полке, я — на верхней. Состав набрал скорость, и каждый из нас, не проронив ни слова, погрузился в свои мысли.