Скажи им, пусть помнят

– Если немцы остановятся, крикнешь два раза филином, – сказал Тасманов старшине на прощание. – Мы с Петуховым в ста метрах за вами.

Трое бесшумно растворились в темноте. Капитан подождал несколько минут, вскинул тючок с рацией за спину, велел сержанту сложить бутсы в мешок, и они неторопливо зашагали по незнакомому лесу, словно бывали здесь не раз и вот вернулись, чтобы осмотреть хозяйство, разоренное войной.

Пришла пора расслабиться, ибо потом, спустя час, а может быть, полтора, придет то самое, когда секунды бешено застучат в виски, сознание обострится и все будут решать мгновения.

Тасманов думал о том, как проскользнуть передний край немецкой дивизии.

В лесу чуть высветлилось. Темнота уже начинала свою извечную борьбу со светом. Она еще отгородится от наступающего утра туманом, будет прятаться в низинах и оврагах, но часы ее сочтены – день настанет, пасмурный, промозглый. До его наступления нужно успеть пройти сквозь немецкие посты и секреты.

Ухнул филин. Раз, другой. Тасманов остановился, положил руку на автомат. Петухов встал за дерево. Ждать пришлось недолго. Струткис возник из полутьмы внезапно сбоку.

– Товарищ капитан, немцы провели радиосеанс. Доложили, что возвращаются с "уловом". Запрашивали новый пароль и место прохода...

– И что же?

– Обер-лейтенант повторил пароль... то есть, я так думаю. Он сказал: "Вас понял – "штурмфогель". Место перехода – излучина реки..."

– Он что же, громко говорил, этот обер-лейтенант?

Тасманов спросил почти механически, думая о том, как воспользоваться почти невероятным случаем, когда знаешь вражеский пароль. Еще он думал об "улове" немецких разведчиков. "Улов" означал добытые сведения, данные о его, Тасманова, дивизии.

– Я слышал, потому что сидел рядом... – сказал Струткис.

– Вот как?.. – вскинулся капитан.

– Они сбились в круг, товарищ капитан, сели, – видимо, устали все-таки. Я и подсел с разрешения старшины. Очень хотелось услышать, а говорил он тихо... Я воспользовался темнотой.

– Лихой ты парень, Айвар, – качнул головой капитан. – Может, ты и перекусил с ними заодно? Ведь коли уж они сели, значит, и сало достали...

– Так точно, товарищ капитан, достали, – ответил смущенный тоном Тасманова разведчик. – Только я... сделал вид, что мне по нужде... и отошел.

– Значит, все сидели, а ты встал?

– Встал, товарищ капитан...

– Торопятся фрицы и устали, конечно. А то схлопотал бы ты, Айвар, крупповскую железку в поддых...

Да, что ни говори, поиск складывался на редкость удачно. Этого-то и боялся капитан Тасманов, это-то его и смущало. Он вообще подозрительно относился к счастливым стечениям обстоятельств.

Логика, мысль, тщательное изучение возможностей своих и противника – так или почти всегда так свершалась его работа в дивизии.

Обладая аналитическим складом мышления, Тасманов любил предугадывать ход противника, искал нестандартного, внезапного для врага решения.

Сейчас же им просто везло. Вот и пароль, и место перехода, и потеря немцами бдительности, хотя последнее можно и оправдать – свои рядом, а нейтральная полоса велика, и шанс встретить противника ничтожно мал.

Пройти вместо немецкой разведки в тыл возводящихся редутов вражеской дивизии – большой соблазн. Риск? Конечно, риск. При самом переходе немцев могут ведь встречать знакомые. Тогда рукопашная по-тихому. И снова возможность прорваться в тыл. А тыл – это как лицо без маскировки, – все обнажено. Да и нет у них там сплошной линии траншей. Успели, наверное, кое-где приткнуть взводные опорные пункты. И патрули, конечно.

Свою разведку, прошедшую передний край, немцы хватятся не раньше чем через час. И еще час на ее поиск. Итого... Как быть с немецкими разведчиками, Тасманов решил, как только услышал от Струткиса, что те возвращаются с "уловом".

...Немцы еще отдыхали, когда шестеро похожих на призраки людей бесшумно выдвинулись из темноты. Только офицер успел вскинуть автомат, Тасманов в прыжке ударил ногой – и через минуту все было кончено.

На войне убивают, и Тасманов к этому привык. Но всякий раз, сталкиваясь с врагом лицом к лицу и виртуозно применяя холодное оружие, капитан с удивлением обнаруживал, как щемящее чувство, похожее на жалость, заползает в сердце и начинает леденить его. Случалось, быть может, это еще и потому, что, убивая, Тасманов видел чужие глаза, полные то страха, то испуга, то предсмертной тоски.

Сейчас же он держал Тихона за плечи, а тот содрогался от тошноты и, стыдясь, что не может сдержать ее, тихонько всхлипывал.

– На вот глотни, – говорил капитан, втискивая в руку Тихона фляжку с водкой, – а раскисать у нас нет времени...

Разведчики забросали убитых лапником и ждали, пока командир, посвечивая фонариком, изучал немецкую карту.

Тасманов увидел место перехода – оно было отмечено легкой полоской, сделанной карандашом, но никаких других пометок не обнаружил.

Через час они вышли к речной излучине, и Тасманов долго смотрел на противоположный крутой берег, пытаясь увидеть или угадать какой-нибудь условный сигнал или знак ждущего свою разведку противника. Но все было тихо. Ни огонька, ни вспышки.