Теперь мне хотелось как можно больше времени проводить рядом с ним. Но после кофе у меня появилось желание уехать. Мне хотелось побыть одному. Я попрощался с ними. Мама принялась мыть посуду, мы с отцом вместе вышли из дома. Он спустился к себе в подвал, а я сел в машину.
Я уже позвонил Николе и Джулии, сообщил им радостную новость. Я вел машину, выключив музыку, почти всю дорогу проехал с опущенным стеклом. Я хотел видеть небо, а не скользить, как раньше, по нему взглядом, мне хотелось вобрать в себя свежего воздуха.
37. Мы
Она, та самая женщина, которая бросила меня, ушла от меня и скоро выйдет замуж, ходит по моему дому, а я смотрю на нее, слежу за ее движениями и походкой, которые я уже давно выучил наизусть. Я вижу, как она на миг замирает на пороге и прижимает руки к дверному косяку, не решаясь сразу войти в комнату.
– Хочешь пить? Принести воды?
– Да, спасибо.
Я иду на кухню и замечаю, что у меня дрожат руки. Я наливаю в стакан воду и слышу, как звонит ее телефон. Я боюсь, что кто-то или что-то помешает нашей встрече. Она берет телефон, смотрит на дисплей, и не отвечает. Потом переводит свой сотовый в режим «без звука»: телефон продолжает звонить, но сигнала не слышно. Только мигает экран.
У меня непроизвольно вырывается:
– Это он?
– Да.
– Ответишь? Я уйду, если тебе неудобно при мне разговаривать.
– Я ему потом позвоню.
До чего же меня раздражает этот хренов инженер со своими звонками! Меня бесит, что сегодня он ее мужчина. Не знаю, дуется ли он сейчас на нее за то, что она ему не отвечает. Но меня своим звонком он вывел из себя.
– Он ревнивый?
Молчит, не отвечает. Вместо этого говорит, что я научился ухаживать за цветами.
– Это мне отец помогает.
– Твой отец?
– Да, он как-то нарочно приехал, чтобы привести их в порядок, и, в общем, спас их. Теперь время от времени он приезжает и ухаживает за ними.
Я смотрю, как она пьет воду. Мне кажется, что она стала еще красивее.
– Ты хорошо выглядишь, очень красивая… как всегда.
Она садится на диван. Снова ничего не говорит.
– У тебя больше нет телевизора?
– Я купил видеопроектор. У меня теперь стена вместо экрана.
– У него такая большая картинка?
– Практически во всю стену. Я опускаю жалюзи.
– Что ты делаешь?
– Когда в комнате светло, то плохо видно.
– Не надо… это ни к чему.
– Я только хотел тебе показать.
– Неважно, я уже все поняла.
Мы оба замолкаем, молчание разделяет нас.
– У меня остались твои вещи, ты их забыла.
– Какие вещи?
– Книга, пара трусиков…
– Можешь оставить их себе.
Я кладу мороженое в ее вазочку.
– Держи, это тебе. Крем-брюле и шоколадное. То, что ты любишь.
Я сажусь на диван рядом с ней. Вскоре она встает и идет к книжным полкам.
– Книг, по-моему, стало в два раза больше.
– Ну, не в два раза, но кое-что прибавилось. Надо купить новый стеллаж, мне не нравится класть книги стопками.
Я подхожу к ней, теперь я у нее за спиной. Я улавливаю ее запах. Я протягиваю руку за книгой и почти наваливаюсь на нее, так что ей приходится отодвинуться. Я иду по тонкому льду. Я осторожно подбираю слова, остерегаюсь сделать неверное движение, неловкий жест. Я боюсь, что мое лицо выдаст меня, что на нем отразятся мой страх и вожделение. Тянусь включить музыку, но вовремя одумываюсь: нет, лучше не надо, она может подумать, что я пытаюсь создать романтическую атмосферу. Я не понимаю, она на самом деле так спокойна или только делает вид. Если она притворяется, то держится превосходно, потому что ничем не выдает себя. И прежде всего выглядит совершенно невозмутимой.
– Мне нравится твоя новая мебель. Она подходит к этой комнате. Мне вообще этот дом всегда нравился.
– Тогда почему бы тебе не вернуться? Этот дом еще дышит тобой, все в моей жизни еще напоминает о тебе, я не перестаю говорить о тебе. Оглянись вокруг: ты здесь, среди этих стен, видишь знакомые вещи, тарелки, простыни. Многое из того, что здесь есть, ты сама покупала. Возвращайся… Ты ведь уже здесь, ты всегда была здесь, чтобы вновь все воссоединить, тебе надо только сказать «да».
Она улыбается, облизывает ложечку с мороженым и ни слова не говорит мне в ответ. Я иду на кухню за тарелкой.
– Вот, посмотри. Это моя любимая тарелка, я ем только на ней. Видишь, до чего я докатился, я кладу себе еду на битую тарелку, потому что это ты отколола у нее край. Ты ее помнишь?
– Да, помню.
– Мне не нужна новая посуда, мне больше нравится пусть и щербатая, но твоя тарелка. И когда я ее мою, мне приятно ощущать под пальцами ее шероховатую щербинку, я тешу себя надеждой, что если я ее потру, как лампу Аладдина, то ты вернешься ко мне. Я ее не поменяю ни на какую другую тарелку в мире. Вернись и избавь меня от этой патетики, я в нее впадаю, потому что она создает для меня иллюзию твоей близости. Я становлюсь жалким. Помоги мне, избавь меня от этой муки. – Я с улыбкой заканчиваю свою декламацию. Она улыбается. Мы вместе начинаем смеяться. Когда она смеялась, жизнь замирала. Всегда. И сейчас это так.
– Уж если ты так заговорил, то мне, наверное, и в самом деле придется подумать, как тебя спасти.