Скажи мне нет, скажи мне да…

Справа невидимая река.
Улицы гул по левую руку.
И муравей проползает по буквам
фразы: и царь, объезжая войска,

видел… Кленовая тень легла,
прорези неба легли на страницу.
Шелест послышится, и шевелится
плоский узор добра и зла,

спрятанный в книгу, если сквозь строк
поступь проникнет сандалий узких
в чередованье прозрачной и тусклой,
в шорох листвы о жесткий песок.

Лето 1986

Нескучный сад (2)

Пододеяльник всё светлее,
всё громче голоса ворон.
Очередной пропущен сон,
и тонкий утренний огонь
по краю белой рамы тлеет.

Сны, не замеченные ночью,
как позапрошлый год, могли
быть чем угодно. Пыли, мглы
и сна еще полны углы.
О раковину била звонче

застенная вода до света,
дыханье близкое слышней
ловило темноту, и в ней
сквозили звезды, чьих огней
во вдохах освещенных нету.

Лето 1986

«Скользкий кафель, известь цвета…»

А. Н.

1

Скользкий кафель, известь цвета
легкого пепла изображают
скрытую ими
стужу снаружи, от стужи спасают,
как от лица чужого имя
или иней от света.

Кто не спит до зари, тот и скажет заря
иглам света в стекольном льду,
не о них, но о боли своей говоря
и о том, как отыскивал сон до утра
мнущий простыни,
                              как в неувиденном сне
мну сухую траву сквозь снег,
и о том, как найду

то, что видел вчера,
то, что видят другие сейчас, —
череду оград
для чужих, для вчерашних глаз,
бесконечный ряд
оболочек ночи – белую розу.

Едкий, как время, воздух
шевелит ее, льется по венам,
шлет и тленье и шелест,
говорящий о тленьи,
розе, подснежной траве,
                                 человеку в постели.

2

Приблизит тленье ли к цвету летящего
в траву сухую снега сухую
траву?

Найти ли, глядя в себя глядящего
и как после смерти стекло целуя,
Москву

и в щель
между дыханьем и отраженьем
просунуть голубоглазое лезвие?

Связать нельзя ли лица разрезанных
на тыл и лица зрением, временем
вещей

и их чужой, вчерашний их оборот?
Произнесет ли не по-немецки рот,
стекло туманя: тот человек, тот год?

3

Которому вредно время.
Чем дольше взгляд, тем гуще темень
стекол, лгущих губным теплом,
                                заоконным снегом лица,
тем правдивей свет
стен в изразцах.

Нет, невозможно, нет.
Боль ли сделает из плоти близнеца
снега и успеет убелить былое,
меж собою и виною
пустоту переступить?

Нет, невозможно пить
воздаянье как воздух губами, глазами ли,
губы измучив
стеклами ночи
и глаза пропущенными снами,
говорящими: не верь, время не пламя
и не спасет от пламени.

Январь – март 1987

«Ты, воздух, всё свое лазурь, лазурь…»