Скажи «нет»

— Я облажался, да? — спрашивает Саша, глядя ей в след.

— Ещё как! — обнадёживаю его я.

— Она ничего обо мне не говорила?

— Дай-ка подумать, — протянула я. — После того, как месяц назад заявила, что ты идиот, урод, козёл…

— Я понял!

— Нет, больше ничего не говорила, — всё же заканчиваю я.

— Я пойду, посмотрю, как она там.

Что-то мне подсказывает, что Саша пересмотрел своё отношение к Кате и к ребёнку. Между ними ведь так и летят эти искорки страсти.

Саша удаляется вслед за Катей. Соня смеётся, я лишь качаю головой — цирк какой-то!

Софья была права: желающих посетить сие мероприятие оказалось больше, чем было необходимо. Я даже и оглянуться не успела, как зал наполнился незнакомыми мне людьми. Кого тут только не было.

И если основная масса не вызывала у меня ни радости, ни раздражения, то, конечно, была особая кучка бесящих созданий, под названием пресса. Они так и норовили зажать меня в укромном месте, чтобы взять интервью.

Вопросы звучали одинаковые и по большей части не имели никакого отношения к моему творчеству. Всех интересовал только тот скандал, что три месяца назад разгорелся между Жемчуговыми и Аристовыми, по крайней мере, так считали журналисты.

Никакого скандала, конечно же, не было. Просто не произошло долгожданного слияния. И я не имею ни малейшего представления, почему его в итоге не случилось, так как ни с кем не виделась.

Три месяца назад все газеты, журналы пестрили кричащими заголовками о нашем с Владом разводе, которого так же, как и скандала, не было. Да, мы с Владом разошлись. Да, я уехала в другой город. Но я продолжаю носить его фамилию.

И сейчас я тщательно высматриваю в толпе знакомую до колик фигуру, но не вижу её. Неужели он перестал ждать? Или не понял, что это не просто знак, а прямое заявление.

Это были мучительные три месяца. Желание увидеть Влада ломило каждую косточку в моём теле. Но я должна была пройти этот небольшой путь самостоятельно, прежде чем вернуться к нему.

К тому, что я всё же хочу рисовать, я пришла практически сразу, когда оказавшись вдруг наедине со своим сердцем, рука сама потянулась к кисти, а ноги к мольберту.

Два месяца я провела в Италии, где каждый день гуляла по берегу Лигурийского моря, впитывая тепло солнца и солёность воздуха. Именно так для меня выглядит свобода, но, как оказалось, не счастье. И я бы никогда этого не узнала, если бы не побывала там в одиночестве.

Для счастья не хватало только одного — крепкой руки любимого человека. Я хочу вернуться в то райское место вместе с Владом.

Я в тысячный раз обвожу взглядом комнату, останавливаясь на некоторых картинах. Соня права: эта выставка особенная. И дело тут не в том, что я решила больше не скрывать своё лицо — мне ведь не от кого больше прятаться.

Во-первых, картин больше, чем было раньше. На этот раз их девять: я не вкладывала в это число особого смысла. И на всех моя героиня больше не одна.

Да, можно сказать, что и раньше возле неё были ассоциативные животные, но это не то. Сейчас я не прятала второго персонажа за образами, не пыталась найти аналогию. Я показала его таким, какой он есть.

По изображённым персонажам, конечно, невозможно узнать, кто ни — это не автопортреты. Лишь парень и девушка, тянущиеся друг к другу, но что-то мешает им соприкоснуться. Словно они рядом и, вместе с тем, далеко.

Это тяжело; это больно; но невозможно прекрасно, ведь на финальном рисунке они находят путь, ведущий к слиянию двух вселенных.

Эта картина — мой знак. Эта картина — моё признание. Это то, чего я хочу.

— Дарина всегда говорила, что ты талантлива, а я не верил ей. — От этого низкого голоса по спине проходится холодок, и я вздрагиваю. — Она была бы счастлива, увидев твою выставку.

Я поворачиваюсь, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. На нём всё такой же дорогой костюм, подбородок вздёрнут (это у нас общая черта, хотя я бы хотела от неё избавиться), только вот взгляд мрачный, но не жёсткий.

— Ты молодец.

Я хмыкаю, искривив рот.

— Ты последний, от кого я хотела бы услышать эту фразу.

— Мина, мне жаль… — Он протягивает ко мне руку, но я шарахаюсь от неё, как от змеи. Отец хмуро сдвигает свои брови. — Я не собирался этого делать. Ты должна знать, я не…

Наверное, впервые моему отцу не удаётся договорить. Он растягивает губы в тонкую линию, на секунду зажмурившись.

— Я знаю, — отвечаю я, хотя и мне слова даются с трудом. — Мне звонили из клиники, спрашивали, куда перевести остаточные средства. Этих денег хватило бы на десять лет вперёд.

Последнее предложение я произношу, стиснув зубы.

— Я бы никогда не смог этого сделать. — Я не верю своим ушам. Неужели слышу боль? — Я любил Дарину. Очень. И до сих пор люблю. Для меня её смерть такой же удар, как и для тебя.

Слишком поздно говорить о любви. Слишком поздно каяться. Слишком поздно выносить это на свет.