Скажи смерти «Да»

Значит, сейчас надо сказать себе, что неважно, выиграю я или проиграю — по самурайскому кодексу не надо ненавидеть врага или гореть мщением, эмоции и мысли в бою только мешают. Бой — момент истины, и только пустота внутри может помочь подсознательно, руководствуясь всей своей подготовкой, жизненным опытом и инстинктами, сделать то единственно верное движение, которое враг отразить не сможет. Самурай долгом руководствовался, как и я сейчас — долгом перед тобой, Яшей, Корейцем. Могу признать, что прожила я хорошую жизнь — и сейчас, когда пришел мой момент истины, ни думать, ни чувствовать ничего не надо.

Но как же мне хочется закопать этих тварей!!!

… — Итак, что вы хотели сказать своим посланием?

— Бабки гони или корешку твоему хана!

— По-английски, пожалуйста, я же вас уже просила. Или вы хотите, чтобы я опять встала и ушла? Учтите, в третий раз я встречаться с вами не буду, с вами уже ФБР встретится…

Смотрю, как главный звереет от ярости: вся его физиономия становится белой, как компьютерный экран, и будь при мне клавиатура в виде пистолета, я бы с превеликим удовольствием отпечатала бы на этом экране эпитафию из нескольких неприличных слов.

Хорошее начало, ничего не скажешь. Я, как всегда, пораньше приехала, к половине двенадцати, к самому открытию, — народа еще было немного, и детектива своего я так и не увидела. Свалил, видать, с моими полутора тысячами. Ну и черт с ним, не до него — позвоню сегодня же в контору, в которой наняла свою охрану, скажу, что мне нужно, и приплачу за конфиденциальность, которая мне вроде бы и так гарантирована.

А друзья мои тоже, наверное, приехали не одни — их опять трое сегодня, все те же, что и в прошлый раз. Когда я выходила два дня назад в окружении телохранителей, никого не увидела похожего на тех двоих, с кем только что вела беседу, но должен был быть кто-то еще для подстраховки, и, если не было в прошлый раз, то сегодня уж точно должен быть — после проигранного ими первого раунда. И второй пока идет в мою пользу.

— Ну смотри, — выдавливает из себя, не заботясь о том, чтобы прятать эмоции, и переходит наконец на английский, не слишком хороший, кстати. Вернее, вполне сносный, многие эмигранты так говорят, и русские, и испаноязычные, и европейцы. — Мужик твой у нас. Так что или ты делаешь то, что мы говорим, или…

— А где доказательства, что он у вас?

— Ты меня не перебивай! — опять по-русски. — Ты знаешь, с кем говоришь?!

— Что? — делаю недоуменное лицо, окончательно выводя его из себя и заставляя нервничать двоих его спутников. Что ж, я его понимаю: не привык он, чтобы с ним так разговаривали, тем более женщины. Привыкай, братан, — по-другому не будет со мной. Может, я перебарщиваю — привлекать к нашей теплой компании внимание совершенно не хочется, да и выстрелить может… вдруг он психованный? Но это уже второстепенное. Мне сейчас перебор не страшен: чем больше он будет злиться, тем больше шансов у него на ошибку, которая мне очень пригодится.

— Ленчик, потише, она ж не одна, падла, — шепчет бычина, но я слышу, ибо музыканты, наигрывающие мексиканские мелодии, как раз затихли. Ленчик? Уж не тот ли это, про которого Кореец говорил? Да вряд ли — тот был из Нью-Йорка и знакомый Юджина, да и русские любого Леонида могут назвать Ленчиком, равно как Сергея — Серегой.

— Ленчик? — спрашиваю, коверкая слово, произнося как “летчик”.

Главный шумно выдыхает воздух, сжимая лежащие на столе кулаки, и думаю, что охрана моя сейчас держится за рукоятки пистолетов, норовя выдернуть их в мгновение ока. Дай бог, чтобы я не слишком хорошо о них думала.

— Короче — говорить я буду по-русски. Если дернешься, корешка твоего завалим — сейчас дам отмашку по телефону — и весь базар.

Блефует — не блефует, некогда думать.

— По-английски, пожалуйста. Или…

— …твою мать, — тихо произносит главный, он же Ленчик, раздувая ноздри.

Думаю, будь мы в другой ситуации, в каком-нибудь тихом месте или вообще в Москве, он бы меня ударил сейчас или ствол бы приставил к голове — прямо при всех. А чего там…

— Ладно, я тебе объясню по-английски, раз такая непонятливая. Одного твоего приятеля нет уже. У второго тоже большие проблемы, и от тебя зависит, что с ним будет. Доказывать тебе я ничего не собираюсь. Человек здесь тебя узнал — ты летом девяносто пятого жила с банкиром в Москве, и этот банкир потерял пятьдесят миллионов чужих денег с твоей помощью. Придумал все тот твой приятель, которого уже нет, — а ты трахалась с банкиром и затрахала ему мозги, а потом ты и твой бойфренд его убрали. Потом уехали сюда и на эти деньги сняли фильм. Фильм вышел, деньги ты уже должна была получить обратно Их нам и отдашь — если не хочешь, чтобы с твоим бойфрендом случилось то же, что с нью-йоркским приятелем. И чтобы потом с тобой то же самое было. Поняла?