Скажите `Раз`!

- К семи на Каховскую надо. Там ждать будут, - сказал, наконец, Черный.

- На Каховскую к девяти. К семи - на Коровий. Совсем у тебя с памятью плохо.

Черный зябко поежился.

- Все врут, все. Ничего не помогает. Сейчас даже больше врут. Самые отчаянные фанатики - и те врут, хотя зачем, казалось бы. И муж твой. И дети. Даже ты.

Он очень удивился, когда услышал в ответ:

- И ты тоже, миленький.

Все пошло как раньше. Проповеди, проповеди, посвящения, массы людей, знакомых и незнакомых, головная боль, ставшая постоянной, поездки, драки какие-то, вечно настороже...

- Счастье! Счастье - вот к чему я веду вас! Не порция мороженного на украденный стольник, не ночная интрижка - я зову вас к полному счастью. Только преодоление лжи, только правда! Скажите "раз"!

- Ра-а-аз! - перекатывалось по толпам.

- Вам нечего будет стыдиться, нечего прятать, потому что спрятать что-нибудь станет невозможным! Сожгите мосты, выбросьте на помойку ваши смертельные тайны, эти бутафорские скелеты в ваших смердящих шкафах, смело взгляните в глаза жизни! Через страх преодолейте свой страх. Плюньте на уверенность, на свое знание жизни - вы узнаете куда больше!

Голова и горло - вот что подводило его.

Ищущие глаза, глаза восхищенные, глаза просящие - взгляни, взгляни на меня, осени меня своим вниманием. Иногда от этого становилось тошно. Но он говорил, осенял, посвящал непрерывно, и люди с чуть сумасшедшими глазами расходились в разные стороны, чтобы попытаться выжить в громадном болоте непосвященных.

Кто он, откуда пришел, где обрел способности - никто ничего не знал. И женщина тоже не знала, хотя очень хотела знать.

- Ты всех правде учишь, а сам скрываешь.

Но он ничего ей не отвечал, ему эти вопросы были очень неприятны. А, может быть, он и сам не помнил уже, кто он на самом деле.

Все шло вроде бы как и раньше, но в женщине после визита мужа что-то щелкнуло. Она все так же стояла за его плечом, охраняла, помогала, поддерживала, просто стояла - это ведь тоже много, но, пожалуй, давала все это она чересчур истово. Или неистово? Как правильно? В одном она изменилась: перестала заговаривать со своими детьми, когда тем случалось прийти. А когда младший присоединился однажды к толпе и со всеми закричал "раз", улыбнулась и ничего не сказала.

- Чего ты еще от меня хочешь? - отвечала она на упреки Черного. - Я ради тебя семью бросила, жизнь сломала, люблю тебя одного, ни шагу без тебя никуда, тебе этого мало? Не веришь?

- Верю, - говорил Черный, хотя видел прекрасно все ее мысли, видел все, но говорил "верю" и верил.

Иногда на проповеди приходил ее муж, каждый раз пьяный - он не то, чтобы много пил, но как выпьет, все искал встречи с ними. Два раза кончалось скандалом, его хватали и уводили, и он исчезал вместе со своим горем и косноязычными угрозами. А однажды, тоже пьяный, он бухнулся на колени перед Черным и стал умолять его о посвящении.

- Нет, - ответил Черный. - Тебе в последнюю очередь.

А тот не верил, хватал его за ноги, плакал, ругался, но ничего не достиг.

Москва гудела. Она уже привыкла к той сломанной, искаженной, вывороченной жизни, которую поверх кризиса навязал ей Черный, этот человек, пришедший неизвестно откуда и желающий непонятно чего. Она привыкла к словоизлияниям на каждом шагу, к постоянным перебоям в транспорте, а странные разговоры, странные поступки на улицах и в магазинах уже перестали ее удивлять, но волновали; в офисах тишина - люди то бешено заняты делом, то вдруг убежали куда-то, то от кого-то скрываются... Странные слухи, странные люди, странные повсюду дела.

Его уже отлавливали всерьез. Но ничто его не брало, он все так же тянул свою лямку.

- Я вас к счастью зову. К счастью!

Посвященные выставляли охрану - частная охранная фирма "Дэта", шеф которой был из "своих". Слишком много врагов. Слишком.

Ему устраивали ловушки, но сами же в них попадались - выдавали мысли, и уходили либо посвященными, либо искалеченными. Многие стали его бояться. Его и всех остальных посвященных.

И он был рад этому. Правда, теперь он скрывался, все время настороже.

- Мне не жизни жалко. Жалко, если я не успею.

Хотя сам понимал, что ни за что не успеть.

Вглядывался в каждую мысль, искал подвоха.

Посвященных становилось все больше и больше. Он открыл несколько талантов, такие люди сами были способны посвящать, он уделял им много своего времени и женщина всегда была рядом, каждой мыслью, каждым движением.

Вместо одной у него теперь стало две жизни - жизнь с идеей и жизнь с женщиной. Он был благоразумен и не смешивал их, но не всегда получалось, иногда возникали ситуации трудносовместимые.

К лету Вера устала.

- Да люблю я тебя, люблю, - говорила она. - Думала, вот, наконец настоящий мужик, а он со своими нюнями.

Женщины трудно воспринимают новое.

- Я же молчал.

- Да что я - слепая?

Оказалось, она больше любит говорить, а думать совсем не любит, все представляла себе что-то смутное, иногда даже пугала.