Сказка

— Преклонные лета, преклонные лета! Надоело мне вечно слышать о моих преклонных летах! — раскричалась жена. — Подумаешь, какие лета! Тоже сказал, простая вежливость! Да ты осмотрись, погляди на стены, погляди на старые камни, я их уже сто лет не видела! Они с них все золото слизали, да с таким проворством, что и поверить трудно, а потом говорили, будто оно куда вкусней обычного золота. А вылизав стены дочиста, они, видно, повеселели и, надо правду сказать, выросли, пополнели и заблестели ярче прежнего. И снова начали озорничать, гладили меня, называли своей королевой, а потом как встряхнутся, и тут же по полу запрыгали золотые монеты, — вон, погляди, как они блестят под скамьей. Но какое горе! Наш мопс проглотил несколько червонцев и лежит теперь у очага, умер, бедняга! Никак успокоиться не могу. Увидела я, что он мертв, уж когда они ушли, а то ни за что не пообещала бы отнести перевозчику то, что они ему задолжали.

— А что они ему задолжали? — спросил старик.

— Три кочна капусты, три артишока и три луковки, — сказала жена. — Я обещала, как рассветет, отнести их на реку.

— Окажи им эту любезность, — сказал старик, — при случае они заплатят нам услугой за услугу.

— То ли заплатят, то ли нет, этого я не знаю, но обещать обещали и торжественно меня в том заверили.

Меж тем дрова в очаге догорели; старик засыпал уголья толстым слоем золы, убрал к сторонке блестящие золотые монеты, и тогда лампада его снова засветилась и дивно засияла, стены покрылись золотом, а мопс превратился в чудеснейший оникс, и переливы коричневого с черным, присущие этому драгоценному камню, сделали его подлинным произведением искусства.

— Возьми корзинку и поставь в нее оникс, — сказал старик, — а затем возьми три кочна капусты, три артишока и три луковки, положи их вокруг оникса и отнеси корзинку на реку. А в полдень переправишься по змее на тот берег и пойдешь к красавице Лилии. Отнеси к ней оникс. От ее прикосновения он оживет, как умирает от ее прикосновения все живое. Мопс будет ей верным другом. Скажи ей, пусть не печалится: время ее освобождения близко, пусть воспримет величайшее несчастье, как величайшее счастье, ибо урочный час пробил.

Старуха уложила в корзину все, что надо, и, как рассвело, отправилась в дорогу. Лучи восходящего солнца освещали блестевшую вдали реку. Старуха шла медленно, корзина давила ей на голову, но причиной тому был не оникс. Она никогда не ощущала тяжести от неживой ноши, — корзина с такой поклажей подымалась ввысь и реяла у нее над головой, а вот свежие овощи или живая зверушка были для нее непосильным бременем. Так и шла она, недовольная и угрюмая, и вдруг в испуге остановилась: еще немного, и она наступила бы на тень великана, протянувшуюся через всю долину до самых ее ног. Тут только увидела она могучего исполина, который, искупавшись в реке, вылезал из воды, и теперь не знала, как уйти от него незамеченной. Увидав ее, он стал отвешивать ей шутливые поклоны, а тем временем руки его тени залезли к ней в корзину, проворно и ловко ухватили кочан капусты, артишок и луковку и положили их великану в рот, и он тут же зашагал вверх по течению и освободил женщине дорогу.

Она было подумала, не вернуться ли ей домой и не восполнить ли утрату овощами из своего огорода, но, так ничего и не решив, продолжала свой путь и вскоре пришла на берег. Долго сидела она, поджидая перевозчика, и наконец-то увидела, что он причаливает к берегу со странным пассажиром. Из лодки вышел юноша, столь красивой и благородной стати, что она не могла вдосталь на него наглядеться.

— Что вы принесли? — крикнул перевозчик.

— Овощи, что задолжали вам блуждающие огоньки, — ответила она и показала ему свой товар.

Увидя всего по две штуки каждой овощи, старик рассердился и стал уверять, будто взять их в уплату не может. Женщина принялась его упрашивать, сказала, что ей не под силу вернуться домой, что на предстоящей обратной дороге ей не снести такого груза. Он упорно стоял на своем и уверял, будто отказывается не по собственной воле.

— То, что причитается мне, должно пролежать у меня девять часов, а мне не разрешено ничего принимать, пока я не отдам треть реке.

После долгих пререканий старик наконец сказал:

— Есть, правда, выход: я согласен взять шесть овощей, — а вы признайте себя должницей реки и поручитесь отдать ей долг, но тут есть для вас некоторая опасность.

— А если я сдержу слово, мне уже не грозит никакая опасность?

— Ни малейшая. Окуните руку в воду и обещайте в течение суток отдать долг.

Старуха так и сделала, но как же она испугалась, вытащив из воды черную, как уголь, руку! С бранью накинулась она на перевозчика, клялась, что руки были лучшим ее украшением, что она всегда их холила и, несмотря на тяжелую работу, сохранила белыми и красивыми. С великим огорчением разглядывала она руку и вдруг в полном отчаянии воскликнула:

— Да что же это за напасть! Рука-то гораздо меньше другой, того и гляди, совсем пропадет.