Тренер повернулся ко мне. «Смотри! Вот как это делается! Не знаю, что у тебя в голове, но выбрось это оттуда!»
В голове у меня была Радар, дожидающаяся моего появления в доме мистера Боудича. Двенадцать часов для меня, три с половиной дня для неё. Она не знала, почему её оставили одну и не могла поиграть со своей пищащей обезьянкой, потому что некому её бросить. Пыталась ли она не гадить дома или — с запертой-то собачьей дверью — уже где-то сделала свои дела? Если так, то она не понимала, что это не её вина. Плюс мои мысли также занимали неухоженный газон и покосившийся штакетник.
Тренер Харкнесс протянул мне биту.
— Теперь попробуй отбить как следует.
Рэнди не стал усердствовать, а просто сделал тренировочный бросок, чтобы дать мне шанс. Я развернулся… и отправил мяч вверх. Рэнди даже не пришлось сходить с тренировочной площадки, чтобы поймать его.
— Ну всё, — сказал тренер. — Дай пять. — Имея в виду пять кругов по залу.
— Нет.
Весь гомон в спортзале стих. И на нашей половине, и у девушек на волейбольной половине. Все наблюдали. Рэнди приложил перчатку ко рту, возможно, чтобы скрыть улыбку.
Тренер упёрся руками в свои пухлые бёдра.
— Что ты только что сказал?
Я не кинул биту, потому что не был зол. Я протянул ему биту и тренер, сам того не ожидая, взял ее.
— Я сказал «нет». С меня хватит. — Я направился к двери, ведущей в раздевалку.
— Вернись, Рид!
Я даже не помотал головой, продолжая идти.
— Вернись сейчас же, а не когда успокоишься! Потому что потом будет поздно!
Но я
— Чёрт возьми, Рид! — Теперь в голосе тренера звучала лёгкая паника. Может, потому, что я был его лучшим отбивающим, или из-за того, что этот бунт происходил на глазах остальной команды. — Вернись на место! Победители не сдаются, а сдавшиеся не побеждают.
— Тогда считайте, что я сдался, — сказал я.
Я спустился по лестнице в раздевалку и переоделся. Это был конец моей бейсбольной карьеры в Хиллвью-Хай, но жалел ли я об этом? Нет. Жалел ли я, что подвёл свою команду? Немного, но как любил подчёркивать тренер, в
Я вынул почту из почтового ящика мистера Боудича — никаких личных писем, так, всякая ерунда — и вошёл через заднюю дверь. Радар не смогла толком прыгнуть на меня, наверное, у неё был плохой день, поэтому я осторожно взял её за передние лапы, поднял и положил себе на пояс, чтобы погладить её запрокинутую голову. К её полной радости я не обошел вниманием и седеющую морду. Она осторожно спустилась по ступенькам крыльца и занялась своими делами. И снова, прежде чем подняться, она окинула ступеньки оценивающим взглядом. Я сказал, что она хорошая девочка и тренер Харкнесс гордился бы ею.
Я несколько раз бросил Радар пищащую обезьянку и сделал несколько снимков. В корзине лежали и другие пищалки, но обезьянка определённо была её любимой.
Когда я пошёл поднимать упавшую лестницу, собака последовала за мной на улицу. Я отнёс лестницу к сараю, увидел висячий замок на двери, и просто прислонил её к краю крыши. Пока я работал, Радар начала рычать. Она сидела на корточках в двадцати футах от запертой двери, прижав уши и оскалив зубы.
— Что такое, девочка? Если туда забрался скунс или сурок, я ничего не могу поделать с…
Из-за двери донеслось царапанье, за которым последовал странный чирикающий звук, от которого волосы у меня на затылке встали дыбом. Не животный звук. Я никогда не слышал ничего подобного. Радар залаяла, затем заскулила и попятилась, всё ещё прижимаясь брюхом к земле. Мне и самому захотелось отступить, но вместо этого я постучал по двери кулаком и стал ждать. Ничего не последовало. Я мог бы списать эти звуки на своё воображение, если бы не реакция Радар, но в любом случае я ничего не мог с этим поделать. Дверь заперта, а окна отсутствовали.
Я ещё раз постучал, настойчивее, почти надеясь, что этот странный звук снова повторится. Ничего не произошло, поэтому я пошёл обратно к дому. Радар с трудом поднялась и последовала за мной. Я оглянулся и увидел, что она тоже смотрит назад.
Какое-то время я занимал Радар обезьянкой. Когда она улеглась на линолеум и посмотрела на меня, будто говоря «
— Я знаю, — ответил он. — Тренер Харкнесс уже позвонил мне. Он сказал, что обстановка немножко накалилась, но выразил надежду, что ты вернёшься, при условии, что извинишься сначала перед ним, а потом перед командой. Сказал, что ты подвёл их.
Это злило, но вместе с тем было забавно.
— Пап, это же не финал года — обычная тренировка в зале. И он вёл себя, как козёл. — Хотя я уже привык к этому, мы все привыкли. Фото тренера Х. можно было поместить в словаре рядом со словом «козёл».
— Значит никаких извинений, я правильно понял?