— Думаю тебе стоит сказать adios этим говорящим верблюдам, — ответил я, отчего он рассмеялся. Затем я добавил то, что должен был. — Но, если ты опять начнёшь пить, то завалишь дело.
Две недели спустя он поставил в известность «Оверлэнд», и в феврале 2012-го в его маленьком офисе на Мэйн-Стрит появилась вывеска: «Джордж Рид, дознаватель и независимый оценщик страховых убытков».
Отец не проводил много времени в этой дыре, в основном топтал ботинки. Разговаривал с копами, беседовал с поручителями («Всегда дают зацепки», — говорил он), но в основном общался с адвокатами. Многие знали его по работе в «Оверлэнд», и знали, что ему можно доверять. Они подкидывали ему работу — самую сложную, когда крупные компании резко снижали договорную сумму, либо вообще отказывали заявителю в выплате. Папа подолгу работал, долгими часами. Почти каждый вечер я приходил в пустой дом и сам готовил себе ужин. Я был не против. Поначалу, когда папа наконец возвращался, я обнимал его и тайком принюхивался к дыханию на предмет незабываемого амбре джина «Гилбис». Но спустя какое-то время, я начал обнимать его просто так. И он редко пропускал собрания «Трезвого рассвета».
Иногда по субботам к нам заходил Линди, обычно принося обед с собой, и мы втроём смотрели «Медведей» по телеку, или «Уайт Сокс», если был бейсбольный сезон. В один из таких дней отец сказал, что бизнес растёт с каждым месяцем. «Рос бы быстрее, если бы я чаще вставал на сторону заявителя в „поскользнулся-упал“-делах, но многие из них дурно пахнут».
— Мне-то не рассказывай, — сказал Линди. — Да, ты получаешь быструю прибыль, но в итоге эта работа укусит тебя за задницу.
Незадолго до моего последнего класса в Хиллвью-Хай, папа сказал, что нам надо серьёзно поговорить. Я приготовился к лекции о подростковом пьянстве, или к разговору о той хрени, которой мы с моим другом Берти Бёрдом занимались в годы (и какое-то время после) его пьянства, но не это было у отца на уме. Поговорить он хотел о школе. Он сказал, что я должен постараться, если хочу попасть в приличный колледж.
— Мой бизнес работает. Сначала было страшно, пришлось занять денег у брата, но долг я почти вернул и думаю скоро буду твёрдо стоять на ногах. Телефон часто звонит. Но если говорить о колледже… — Он помотал головой. — Я не думаю, что смогу тебе сильно помочь, по крайней мере, в начале. Нам чертовски повезло, что мы платёжеспособны. В этом моя вина. Я делаю всё возможное, чтобы разрулить ситуацию…
— Я знаю.
— …но тебе придется помочь себе. Тебе нужно
В декабре я планировал сдать экзамен на способности, но промолчал об этом. Папа был на своей волне.
— И тебе стоит подумать о кредитах, но только в крайнем случае — эти кредиты будут долгое время преследовать тебя. Подумай о стипендиях. И занимайся спортом, это также прямая дорога к стипендии, но в основном — это оценки. Оценки, оценки, оценки. Я не хочу видеть, как ты читаешь прощальную речь на выпускном, я хочу видеть тебя в первой десятке. Ты понял?
— Да, отец, — сказал я, и он шутя шлёпнул меня.
Я усердно учился и получал хорошие оценки. Осенью я играл в футбол, а весной в бейсбол. В десятом классе я добился успеха в обоих видах спорта. Тренер Харкнесс хотел, чтобы я также занялся баскетболом, но я ответил «нет». Сказал, что мне нужно хотя бы три месяца в году на что-нибудь другое. Тренер ушёл, качая головой по поводу печального состояния молодёжи в этот век деградации.
Иногда я ходил на танцы. Иногда целовал девушек. Обзавёлся хорошими друзьями — в основном спортсмены, но не все. Открыл для себя несколько металл-групп, которые мне нравились, и врубал их музыку погромче. Папа никогда не возражал, но на Рождество подарил ирподсы. В будущем меня ждали ужасные вещи — со временем я расскажу о них, — но ничего из тех ужасов, что я представлял, лёжа на кровати без сна. Дом всё ещё был наш и мой ключ подходил ко входной двери. И это было хорошо. Если вы когда-нибудь представляли себе холодные зимние ночи, проведённые в машине или в приюте для бездомных, то вы знаете, о чём я говорю.
И я никогда не забывал об уговоре с Богом.