Сказка

— Петра, — сказала Лия. Ее голос понизился до хриплого рычания. — Получи вот это, вонючая карга.

Грохот 45-го калибра мистера Боудича, который Лия подняла, когда наклонилась, был оглушительным. В засохшем белом гриме прямо над правым глазом Петры появилась дырка. Ее голова откинулась назад, и, прежде чем она рухнула на пол паланкина, я увидел то, без чего вполне мог бы обойтись: кусок моей руки размером с дверную ручку, торчащий из ее подпиленных зубов.

Лия не колебалась. Она сорвала одну из боковых занавесок паланкина, оторвала от края длинный кусок и обвязала им мою рану. Теперь было почти совсем темно. Я потянулся в темноту здоровой рукой, чтобы взять фонарь (мысль о том, что Петра может ожить и снова укусить меня, была нелепой, но сильной). Я чуть не выронил его. Принц или нет, я трясся от боли. Моя рука чувствовала себя так, как будто Петра не просто укусила ее, а залила рану бензином и подожгла.

— Зажги его сама, — сказал я. — Спички в кобуре.

Я почувствовал, как она шарит возле моего бедра, потом услышал, как она чиркает одной из серных спичек о борт паланкина. Когда я откинул стеклянный колпак фонаря, она повернула маленькую ручку сбоку, чтобы выдвинуть фитиль, и зажгла его. Потом забрала у меня фонарь, что было правильно — я бы наверняка его выронил.

Я направился к винтовой лестнице (думая, что был бы счастлив никогда больше не видеть ничего подобного), но она удержала меня и потянула вниз. Я почувствовал, как ее разорванный рот приблизился к моему уху, когда она прошептала:

— Она была моей двоюродной бабушкой.

Мне показалось, что Петра была слишком молода, чтобы быть кому-то бабушкой. Но потом я вспомнил мистера Боудича, который отправился в путешествие и вернулся как свой собственный сын.

— Давай уберемся отсюда, чтобы никогда не возвращаться, — сказал я.

10

Мы выбирались из колодца очень медленно. Мне приходилось останавливаться и отдыхать примерно через каждые пятьдесят шагов. Моя рука пульсировала с каждым ударом сердца, и я чувствовал, как импровизированная повязка, которую наложила Лия, пропитывается кровью. Перед глазами у меня по-прежнему стояла Петра, падающая замертво с куском моей плоти во рту.

Когда мы добрались до верха лестницы, мне пришлось сесть. Теперь моя голова пульсировала так же сильно, как и рука. Я вспомнил, как прочитал где-то, что когда дело касается заражения опасной, возможно, даже смертельной инфекцией, ничто, кроме укуса бешеного животного, не может сравниться с укусом предположительно здорового человека — и откуда мне было знать, насколько здоровой была Петра после многих лет общения (мой разум отказывался принять идею настоящего соития) с Элденом? Я представил, как ее яд медленно течет по моей руке к плечу, а оттуда к сердцу. Мысль о том, что я полон ее отравы, не слишком вдохновляла.

Лия дала мне посидеть несколько мгновений рядом с Радар, тревожно уткнувшейся носом в мое лицо, а потом указала на резервуар фонаря. Он был почти пуст, а зеленое свечение в стенах погасло со смертью Элдена и бегством Гогмагога. Смысл ее жеста был понятен — если мы не хотим заблудиться в темноте, нам нужно идти.

Мы были примерно на полпути вверх по крутому склону, ведущему в огромный зал с кольцом двенадцати проходов, когда фонарь потускнел и вскоре погас. Лия со вздохом сжала мою здоровую руку, и мы медленно двинулись дальше. Темнота была неприятной, но как замена гудения и шепчущих голосов казалась не такой уж плохой. Рука продолжала болеть. Кровь не останавливалась; я чувствовал ее липкое тепло на ладони и между пальцами. Радар понюхала ее и заскулила. Я подумал о Йоте, умирающем от пореза отравленного ножа. Как и воспоминание о моей плоти, свисающей с острых зубов Петры, это было не то, о чем я хотел думать, но мысли сами лезли в голову.

Остановившись, Лия показала пальцем вперед. Я увидел то же, что она — в коридоре снова появился свет. Не болезненный зеленый свет от этих странных наполовину стеклянных, наполовину каменных стен, а теплое желтое свечение, то усиливающееся, то снова слабеющее. Когда свет приблизился к нам, Радар побежала к нему, лая во все горло.

— Нет! — крикнул я, отчего моя головная боль усилилась. — Остановись, девочка!

Она не обращала внимания на мои слова, продолжая лаять на бегу, и это был не тот яростный, испуганный лай, который она издавала в темной вселенной, которую мы оставили внизу (но недостаточно далеко, всегда будет недостаточно). Этот лай был радостным. Тут из растущего впереди света что-то вышло. Выпрыгнуло.

Радар опустилась, виляя хвостом и задом, и Снаб прыгнул ей на спину. За ним следовал рой светлячков.

— Повелитель мелких тварей, — сказал я. — Будь я проклят.

Светлячки — их было, должно быть, не меньше тысячи — поднялись сверкающим облаком над моей собакой и большим красным сверчком у нее на спине, и в этом плавающем свете оба выглядели неземными и прекрасными. Радар встала, как мне казалось, по команде ее всадника, не предназначенной для человеческих ушей. Она начала подниматься по наклонному полу. Светлячки направились следом, кружась над ними.