Перегудов отметил мимолётно, что вырядившись на свидание «по гражданке», в облегающий плотно фигуру синий брючный костюм, дочь прихватила-таки табельное оружие, которое прятала в кобуре, прикрытой полой жакета.
— Пригнись, твою мать! — в отчаянье крикнул ей Николай Петрович, выхватывая из кобуры свой «Макаров», однако дочь в грохоте пальбы его явно не слышала.
Отец, сложившись в три погибели, чему изрядно мешал отросший на полковничьих харчах, солидный живот, тяжело, с одышкой, засеменил на полусогнутых к Лизе, в отчаянье бормоча: «Вот засранка! Ведь подстрелят же засранку такую! И вся недолга!»
Из-за ближайших кустов, словно граната, вылетела бутылка с хвостом вырывающегося из горлышка пламени, не попав в стену, упала на землю, разливая вокруг какую-то горючую жидкость и опаляя пожухлую травку.
Однако пара таких бутылок своей цели достигли, если судить по очагу возгорания на скате крыши и в одном из оконных проёмов.
Лиза тут же перенесла огонь в направлении неизвестного злоумышленника, обстреляв кусты так, что листья и ветки посыпались: «Тах-тах-тах!»
Там кто-то взвыл, чертыхаясь.
Отстрелявшись, Лиза отступила за угол дома. Прижавшись спиной к стене, она перезарядила «Макаров», выщелкнув пустой магазин и вставив новый.
Только тут она заметила приближавшегося в странной, скрюченной позе отца.
Лицо её оставалось спокойным, на губах блуждала чуть виноватая улыбка.
Перегудов, хватаясь за поясницу, и проклиная застарелый радикулит, доковылял-таки до дочери, оказавшись за спасительной стеной дома, выпрямился во весь рост, кряхтя, вопросил строго:
— Елизавета! Что, чёрт возьми, здесь происходит?! Что за стрельба, с кем воюете?
Та, передёрнув затвор, и дослав патрон в ствол пистолета, ответила чётко, как на службе учили:
— Отражаю вооружённое нападение на гражданский объект. Неизвестные лица пытаются поджечь дом. Забрасывают его бутылками с зажигательной смесью. Нападающих человек пять. Скрываются в кустарнике на опушке. Ведут беспорядочный ружейный огонь. Пока, вроде бы, ни в кого не попали…
В этот миг, словно в подтверждение её слов, со стороны бора дважды бабахнули оглушительно. Заряд картечи угодил в угол дома, за которым скрывались отец с дочерью. Сверху им на головы и плечи посыпались щепки и древесная труха.
— А почему ты, соплюха, одна за всех отдуваешься? — тоже передёрнув затвор, в раздражении поинтересовался полковник. — Где вся дворня? Попрятались?
— Соломон, Семён и Яков пошли в обход. Сейчас в спину, с тыла по нападающим ударят. Остальные пожар в комнатах тушат. А я веду перестрелку, отвлекаю на себя внимание противника! — выдала без запинки Лиза.
— Вояки, вашу мать! — ругнулся Перегудов. — Мне ещё только трупов здесь не хватало! Потом не отпишешься! Понаедут следователи, прокуроры… Нет. Пора на пенсию уходить… — ружья с опушки опять грянули дружно — раз, другой, третий. Зазвенели оконные стёкла. — Ну, и где там твои родственнички? Что-то они не спешат бандитов нейтрализовывать. Сейчас эти гады весь дом разнесут!
В этот момент грохнул ещё один выстрел. Взревел яростно медведь — Потапыч, должно быть. Послышались хлёсткие удары, ругань. Кто-то завопил тонко, испуганно:
— Ой, ой, отпусти, сдаюсь…
Потом наступила тишина.
— Ну, вот и всё, — объявила Лиза, выходя из укрытия. — Пойдём, глянем, кого там братья повязали!
— Уж больно ты самоуверенная, — хмыкнул полковник, опасливо выглянув из-за угла дома, и осматривая двор и окрестности. — А если бандюганы верх взяли?
— Да ни в жизнь! — отмахнулась дочь. — Братья и дядька ихний знаешь, какие бойцы? Мне Соломон рассказывал. Они столько войн прошли, в таких переделках бывали, в таких сраженьях участвовали, и нигде — ни царапины. Пойдём пленных принимать!
— Ну-ну, — ревниво буркнул отец, подчиняясь. — Я тоже про геройства твоих будущих родственничков наслышан…
Елизавета вскинулась было строптиво при упоминании о «будущих родственничках», но повела лишь независимо плечами, и, завернув за угол дома, зашагала на середину «заднего» двора.
Полковник, задумчиво глянув на пистолет в своей руке, не стал до поры прятать его в кобуру, а поспешил, подчиняясь невольно «соплюхе», следом.
Из распахнутых, а кое-где и выбитых картечью окон усадьбы раздавались встревоженные голоса, что-то плескалось, шипело и звякало — находящиеся внутри дома гасили пламя.
По двору, едва не столкнувшись с полковником, довольно шустро в направлении колодца промчался, нелепо хлопая по пяткам шлёпанцами, седенький, невысокий толстячок в синем спортивном хлопчатобумажном трико с двумя пустыми вёдрами.
За ним семенила с порожней шайкой согбённая годами старушка в длинной, путавшейся в ногах, тёмной юбке, кофточке в блеклый мелкий цветочек, и пёстрой косынке на голове.
Бабуля была боса, и на искривлённых артритом, сухоньких ножках её вызывающе сверкал на солнце, нелепый в такой ситуации, золотой педикюр.
На появившегося во дворе рядом с Елизаветой полковника водоносы никак не отреагировали — не до того было.
— Воды! Несите больше воды — командовал зычный голос в глубине дома.