Сказка без чудес

А между тем дошёл черёд и до поварихи — дородной женщине, чей возраст можно было определить и в тридцать, и в сорок лет. Она прямо-таки лучилась улыбкой, и лунообразное лицо её со здоровым румянцем на пухлых щёчках будто свидетельствовало о доброкачественности и полезности для организма приготовляемой ею пищи.

— С Марией нашей искусницей вы уж точно знакомы, — остановился домоправитель возле поварихи, облаченной в белый передничек и такой же первозданной чистоты, хрустящий от крахмала колпак. — Не баба, а скатерть-самобранка. Любые яства, даже заморские, вмиг приготовит. Были бы продукты. Я уж и не знаю, где она все эти шашлыки да пловы, люля-кебабы разные подсмотрела, у кого научилась? Всю жизнь в имении прожила…

— Может, по книгам кулинарным? — высказал предположение Дымокуров. — Или в Интернете — сейчас там каких рецептов только нет!

Повариха ещё больше зарделась смущённо, а Еремей Горыныч пояснил снисходительно.

— Она у нас читать не умеет…

— Как так? — искренне на этот раз удивился Глеб Сергеевич.

— Да так, — пожал плечами домоправитель. — Как-то не задалось с самого детства. Её за букварь, азбуку, а она — за рукоделие… Она ещё и шьёт, и кроит прекрасно. И уборку в дому делает — лучше всякого пылесоса. После неё ни пылинки, ни соринки не остаётся…

— Вы мне только скажите, из чего блюдо состоит. Из каких… э-э… ингредиентов. А я мигом соображу, как его приготовить. — Потупясь, объяснила Мария.

Старушка опять встряла:

— На выданье девка! И не рожала ишшо. И воспитания правильного. Хранительница, как это говорят? — домашнего очага! Не то, что вертихвостки нынешние. Ни сварить, ни убраться. Только ногти холить… Маникюр да педикюр… Тьфу, прости меня господи!

Еремей Горыныч опять окоротил бабку взглядом.

«Эту, пожалуй, оставлю…» — решил про себя Дымокуров по поводу будущего Марии, а вслух, окончательно войдя в роль барина, поощрил всех присутствующих кивком снисходительно:

— Благодарю за службу!

А вся шеренга вдруг в ответ грянула — не стройно, но разом:

— Рады стараться, ваше благородие!

Глеб Сергеевич едва не прослезился растроганно:

— Ну вы, братцы, даёте… вот уж услужили, уважили…

Когда дворня разошлась по своим не слишком ясно представляемым Дымокуровым домашним делам, он, обозревая просторный двор, как бы невзначай поинтересовался у домоправителя:

— Я вот, Еремей Горыныч, понял так, что вы здесь все вроде бы родственники… Баба Ягода родная сестра Василисы Митрофановны, Семён и Соломон, выходит, племянники. Яков с Марией… — Глеб Сергеевич выжидательно уставился на домоправителя.

— Брат и сестра. Они… э-э… Василисе Митрофановне тоже вроде племянников приходились.

— А вы? — прямо спросил Дымокуров.

Еремей Горыныч замялся.

— Я… я брат Василисы Митрофановны. Сводный. У нас отцы разные были. А Яков с Марией — мои, значится, сын и дочь.

Только теперь отставной чиновник сообразил, что во внешности всех обитателей имения была одна, сходная черта. Все они имели немного странное, удлинённое строение черепа. Фамильная, судя по всему особенность. Делавшая их отдалённо похожих на древнеегипетскую принцессу Нефертити, кокой её изображают в профиль на барельефах. И у Глеба Сергеевича голова была той же формы, с выдающимся затылком, только, пожалуй, чуть менее выраженной. За эту «головку тыковкой» он немало натерпелся от сверстников в босоногом детстве. Как-то, в зрелых уже летах, он узнал, что у медиков такое строение черепа называется «долихоцефалией». Ничего особенного, никакой патологии. Вариант, так сказать, нормы.

— А супруга ваша? Тоже здесь проживает? — полюбопытствовал у Еремея Горыныча Дымокуров.

— Померла. — Коротко сообщил домоправитель.

— Поня-а-тно… — протянул Глеб Сергеевич.

Хотя абсолютно непонятным для него оставалось главное. Почему при таком обилии близких родственников под боком тётка отписала всё имущество ему, племяннику Дымокурову, которого и видела-то раз в жизни много-много лет назад…

Однако об этом отставной чиновник решил пока у Еремея Горыныча не спрашивать.

12

Сразу же после встречи с Барановской Люций Гемулович вылетел на трескучем вертолёте в Колобродово. Прибыв на место, встал на постой в ведомственной гостинице нефтяников, которую те успели обустроить на опушке бора, перепланировав и проведя евроремонт в помещении закрытой по причине оптимизации сельского здравоохранения местной участковой больнички.

Не откладывая дела в долгий ящик, Люций Гемулович сразу же решил тщательно изучить сложившуюся здесь диспозицию противоборствующих сторон.

Конечно, он мог бы отправить сюда, на «полевые работы», кого-нибудь из младших клерков, — неудавшихся журналистов, жадных до денег политтехнологов, социологов, и прочую «пехоту», подвизавшуюся в пиар-службе нефтяной корпорации.

Однако здесь, в Заповедном бору, он должен был действовать сам, ибо не мог позволить себе передоверить, кому бы то ни было важнейшее в своей жизни дело.