Сказка без чудес

— И-и… почему? — хотя в голове его клубился сонм других вопросов, полюбопытствовал Дымокуров.

— Так исстари повелось, — пожала плечами тётушка. — Такие уж у них, вурдалаков-упырей, стародавние принципы…

Глеб Сергеевич поднялся, прошлёпал босыми ногами в спальную, у порога остановился нерешительно. Прячась за дверным косяком, выглянул осторожно, изучая подсвеченное полнолунием окно. За стеклом никого не было. Шагнул в комнату, быстро нашарил на стене выключатель. Люстра под потолком ярко вспыхнула, залив помещение электрическим, вполне цивилизованным и прогрессивным, не оставляющим места для теней, всяческой нежити и прочих суеверий, светом.

Снял со спинки стула свежую рубашку, натянул хлопчатобумажные брюки, носки. Нашарил под кроватью привезённые с собой шлёпанцы — такие родные, домашние, надёжные в окружающей его здесь странной, непривычной и непонятной, реальности.

Первая мысль, возникшая в его замороченной голове, когда он остался в одиночестве, один на один с собой, была вполне рациональной: бежать! Вот прямо сейчас, собрав быстро вещички. Переобувшись и прихватив шлёпанцы, выбраться из дома, и напрямки по дороге, тут не заблудишься, — прочь от этой погрязшей в чертовщине, населённой странными сумасшедшими людьми, усадьбы! До Колобродово — полчаса быстрой ходьбы. А там нанять водителя, деньги-то есть, и — в Зеленоборск, на вокзал. А может — не велика трата, подрядить таксиста или частника — и рвануть прямо в Южно-Уральск. Через пару-тройку часов дома будет. В своей уютной и безопасной городской квартире. Подальше от этого чёртова бора, воскресших покойниц, медведей-пьяниц, упырей и прочего морока…

Однако, чуть успокоившись, Глеб Сергеевич рассудил здраво: путь из имения к цивилизации, к людям, пролегал по лесной дороге, где сумрачно даже днём, а сейчас, ночью, и вовсе темно, хоть глаз выколи. И никаких фонарей. Опять же, эта образина, в окно заглянувшая, — не галлюцинация, отставной чиновник был в этом уверен. А вполне материальное существо с красными глазами убийцы. И сейчас оно, или она, вполне вероятно, бродит где-то неподалёку в чернильном мраке, голодно лязгая своими клыками и хищно шевеля длинными, когтистыми лапами…

Ни в каких упырей и прочую чертовщину Дымокуров, конечно, не верил, но кто знает, до какой степени умственной и физической деградации могли дойти некоторые из здешних аборигенов за долгие годы изолированности от людского сообщества, беспробудного пьянства, близкородственных, а может, и кровосмесительных связей?! По крайней мере, у всей дворни признаки некоторого психического расстройства налицо. Одна баба Ягода со своей летающей ступой чего стоит! Да и Василиса Митрофановна… это ж надо — мёртвой прикинуться, потом воскреснуть. Нормальным людям такого в голову не придёт!

Впрочем, форма помешательства у обитателей усадьбы, похоже, тихая, буйства пока не замечено. А потому, соображал Глеб Сергеевич, безопаснее будет всё-таки провести остаток ночи здесь, в имении, за беседой с ясноглазой тётушкой и её дворней. Не переча, не опровергая любой бред, который они будут нести. Это, как вычитал в своё время где-то отставной чиновник, главный принцип общения с душевнобольными. Не спорить, не возражать, а выслушивать внимательно, какую бы ахинею они ни несли, соглашаться, поддакивать.

А утром, едва рассветёт, с первыми петухами — прочь отсюда. И пропади оно пропадом это беспокойное наследство, эта законсервированная во времени усадьба и её полоумные обитатели…

22

Пока же, переодевшись для серьёзного разговора, Глеб Сергеевич вернулся в кабинет Еремея Горыныча.

Дворня в полном составе во главе с новопреставленной и возродившейся из небытия Василисой Митрофановной ожидала его здесь с видимым нетерпением. Все расселись рядком по левую и правую сторону от воскресшей хозяйки, судя по всему, нисколько не смущённые этим чудесным фактом, словно к фотографированию на память для семейного альбома приготовились.

Свободный стул для Дымокурова поставили наособицу, прямо перед собой, туда, где при фотографировании располагается мастер с фотоаппаратом. Или арестованный для допроса — можно было и так рассудить.

Пребывавший в раздражении и смятении отставной чиновник опустился грузно на отведённое ему место, глянул на дворню с вызовом.

Начала разговор, как и предполагалось, тётка, Василиса Митрофановна:

— Я понимаю, Глебушка, как удивлён и обескуражен ты сейчас всем случившимся, — молвила она размеренно, нараспев, будто сказку дитю-несмышлёнышу сказывая.

— Не то слово, — буркнул угрюмо племянник.

А тётка между тем продолжала:

— Прежде всего, чтобы исключить всяческую мистику, заявляю ответственно: я, конечно, не умирала. Отсиделась в избушке, у сестры моей родной, известной тебе как баба Ягода.

При упоминании своего имени та привстала со стула, раскланялась кокетливо.

— Едва тебе на глаза ни попалась, когда ты в лесу заблудился, — рассказывала Василиса Митрофановна. — Пришлось срочно… э-э… в ближайшие кусты эвакуироваться.