Сказка четвертая. Про детей Кощеевых

По детской площадке в городском парке бегал мальчик лет восьми. Он был худой, тонкий, но жилистый и очень подвижный. Судя по всему, сейчас он возглавлял какое-то наступление: махал длинными руками и кричал, и ватага из шести ребят подчинялась ему, то ли потому что не смогла пойти против такого энтузиазма, то ли потому что и впрямь признала его главным. Совсем светлые, выгоревшие добела за лето короткие волосы его взмокли и стояли торчком будто иголки у ежика. Порой, глядя на племянника, Яков никак не мог отделаться от ощущения, что смотрит на брата в детстве. Всего и отличий-то было, что темно-карие глаза, но с такого расстояния их было не разглядеть и ничто не отвлекало.

Сам Клим сидел на лавочке, укрытой тенью раскидистой черемухи, и что-то читал. Но стоило Яше приблизиться к нему на расстоянии шагов двадцати, как он спокойно убрал книгу, снял с носа очки и уже тогда поднял на него глаза. Яков порой ловил себя на том, что все ждет, когда брат достанет сигарету, но курить тот бросил как только узнал, что у него будет ребенок.

— Привет, — поздоровался Яков и крепко и с удовольствием пожал протянутую руку, потом сел рядом. — Как дела?

— Потихоньку, — отозвался Клим. — Рад тебя видеть. Ты надолго вылез из своей берлоги?

Яша улыбнулся. Берлогой Клим называл его мастерскую. Лет восемь назад они со Златой купили две квартиры на одном этаже в новостройке. В одной после сдачи дома стали жить сами, а на другую Злата наложила какие-то мощные звукоотталкивающие и чары безопасности на случай пожара и затопления, и Яков превратил ее в свое рабочее место. Им обоим это было удобно. Когда он с головой уходил в проект, то переставал замечать время, часто забывал есть и спать, и Злата, если была дома, контролировала его. А если ее не было, то с этим справлялись многочисленные будильники, расставленные ею по мастерской. Они были самые обыкновенные, механические, звенели так, что взрывалась голова, и чтобы их отключить, нужно было до них дойти. Каждый был подписан: «завтрак», «обед», «ужин», «поспи», «прогулка». Но иногда Яков все же их игнорировал и очень надеялся, что Злата об этом не догадывается.

То, что царило в Яшиной мастерской, Злата называла творческим беспорядком. Он был с ней не согласен, потому что все лежало на своих местах, но разрешить их спор было некому: кроме нее Яша никого больше туда не пускал, хотя точно знал: кое-кто из его студенческих друзей много бы отдал за возможность посетить его обитель. Но Яков не был готов показать это место кому-либо еще. Однажды там побывал Клим, обозвал ящик с запчастями мусором, и тоже потерял эту привилегию.

Чем Яша в тайне очень гордился, так это тем, что квартиру под мастерскую он купил на собственные деньги, вырученные от продажи прав на производство по нескольких своим патентам. На самом деле Яша плохо знал, сколько у него действительно есть денег и как ими лучше распорядиться. Эту информацию в голове держать было сложно, и за бюджет в их семье отвечала Злата. Она же через отца нашла человека, который помогал ему решать юридические вопросы, связанные с его изобретениями в этом мире. А также разные другие вопросы, связанные с его изобретениями. Якову нравилось создавать и нравилось видеть, что созданное им обрело жизнь, но как проложить отрезок между двумя этими точками, он понимал плохо.

Вообще бытовая сторона жизни порождала у него все больше и больше вопросов. В мастерской все было просто и понятно. Просто и понятно было среди его друзей, с которыми можно было долго и обстоятельно обсуждать те или иные инженерные находки. Понятно и просто было у них со Златой дома, среди его же изобретений, что он дарил ей, и уюта, что она сумела создать. Она находила среди его рисунков те, которые считала достойными, оформляла в рамочки и развешивала по стенам. Ее портрет, нарисованный им когда-то летним днем в березовом парке при Конторе, стоял на каминной полке рядом с фотографиями их родных. Его фонарь до сих пор жил в их спальне. Больше ему ничего и не нужно было, а периодические командировки на Буян неизменно вызывали лишь ощущение дискомфорта.

Якову нравилась его затворническая жизнь. Нравилось, что никто не мешает ему работать и не указывает, что именно делать. И если раньше он еще переживал, что всем этим обязан Злате, то с годами научился принимать это. Злата говорила, что без него давно бы превратилась в нечто злое, холодное и расчетливое, а он заставляет ее раз за разом вспомнить, какой она хочет и может быть, так что ему за это обязаны все три мира.

— Не то чтобы я вылез сильно надолго, — ответил Яков. — Появилась одна идея, я сумел протолкнуть ее на Буяне, выбил грант, и теперь у меня есть возможность над ней поработать… И знаешь, если все выйдет, мы с тобой наконец сможем сделать нашему отцу стоящий подарок.

— Я уже хочу это увидеть.

— Пусть сначала получится.

— Все у тебя получится. У тебя всегда все получается. Я до сих пор поражаюсь, что после всего наша царица продолжает работать с тобой.

— Твоя царица, — поправил его Яков. — И ничего такого не случилось.

— Злата выкупила тебя…